Годы бедствий - [24]

Шрифт
Интервал

Чжан Тянь-бао не выдержал, схватил два булыжника и запустил их в комнату. Посыпались осколки разбитого окна. Один камень упал прямо на стол, и суп из тарелок брызнул в лица гостей. Все испуганно вскочили, опрокидывая стол и стулья. Тем временем Тянь-бао схватил большую палку, которой закрывали дверь, толкнул дверь и вскочил в гостиную. Подняв палку, он с яростью набросился на Душегуба. Пришел, наконец, час расплаты.

Добряк Лю упал без чувств на пол. Чжао Лю бросился к двери, но от удара палкой по ногам закричал страшным голосом. А Тянь-бао бросился к Лю Тану — тот уже добежал было до дверей — и швырнул ему в голову бутылку. Видя, что дело принимает плохой оборот, Лю-эр схватил стул и бросился на Тянь-бао, но тот успел сильно ударить слугу ногой в живот. Лю-эр отскочил, схватил за ноги Душегуба и, как мертвую собаку, потащил его из комнаты. А Тянь-бао неистовствовал все сильнее. Он избивал всех, кто был в комнате, и гости с криками разбегались. Когда никого не осталось, в гостиную вбежали пятеро слуг с палками в руках и окружили Тянь-бао. Началась драка. Тянь-бао ранил двоих, но силы были неравны, его сбили с ног и связали.

Только теперь в комнату осмелились войти Лю Тан и Чжао Лю.

— Подвесить его и бить! — распорядился Лю Тан.

Тянь-бао подвесили к дереву. Он с ненавистью смотрел на Лю Тана и Чжао Лю.

— Бейте его, бейте сильнее! — закричал Лю Тан, держась за голову.

Слуга Лю-эр взял палку и начал изо всей силы бить Тянь-бао по голове и по лицу. Когда палка сломалась, Тянь-бао был уже без сознания.

— Не бойся! — закричал Чжао Лю на Лю-эра. — Зажги солому или бумагу и прижги его — живо придет в себя!

Тянь-бао прижгли пятки, он очнулся. Его снова стали бить до потери сознания, затем снова прижигали и снова били. Так продолжалось несколько раз. Его тело превратилось в сплошную кровоточащую рану. Тянь-бао испытывал невыносимую боль, но он крепко сжал зубы, вытаращил глаза и не проронил ни слова. Он не кричал и не просил пощады.

Тянь-бао чувствовал, что приходит конец, но вдруг во двор вбежала группа полицейских. Слуги тут же отвязали Тянь-бао и стали отливать его водой. Он открыл глаза и увидел, что полицейскими командует тот самый Лю, что носил фуражку набекрень и к которому он ходил жаловаться в первый раз. Полицейские пришли потому, что в участок кто-то из гостей послал записку: «На дом Лю напали бандиты!» Офицер, в свою очередь, узнал в Тянь-бао того крестьянина, который приходил к нему жаловаться.

— Передайте его нам! — сказал он Лю Тану.

— Если он убежит, вы будете отвечать!

— Я всю ответственность беру на себя.

Офицер Лю записал показания и послал полицейских в расположенную напротив чайную за носилками. Они принесли половину двери, положили на нее Тянь-бао и понесли его в участок.

Чжан Тянь-бао понемногу приходил в себя. Тело его страшно болело, глаза горели, он чувствовал, что его куда-то несут. Ему хотелось вскочить и бежать, но тело его было словно прибито к доске гвоздями, от боли он не мог даже пошевелиться. Он хотел закричать, но его рот был полон запекшейся крови. Вдруг он вспомнил, что жена и дети остались без всяких средств к существованию, что он еще не отомстил за Фэн-цзе, и сердце его мучительно сжалось от душевной боли. «За что я страдаю? — подумал он. — Все же я избил этого кровопийцу, так что если и умру теперь, то не зря!»

Тянь-бао отправили из участка в Тяньцзиньский городской суд. Там его заковали в кандалы и поместили под стражу в камеру предварительного заключения.

Посреди ночи Тянь-бао пришел в себя. Он приоткрыл глаза и увидел вокруг лежащих людей, сам он все еще лежал на дверной створке. Он мысленно обратился к жене: «Если я умру, то ты постарайся вырастить детей. Когда Сяо-ма подрастет, пусть разыщет семью Лю и отомстит за нас!» — и он снова потерял сознание.

Очнулся он уже днем. На сегодня к рассмотрению первым было назначено дело Тянь-бао. Полицейские втащили его в зал суда и поставили на ноги. Но он не удержался на ногах и свалился на пол. Стиснув зубы и вытерев пот со лба, он с большим напряжением сил сел и посмотрел по сторонам: комната был небольшой, у стены со свирепым видом стояли часовые. Прямо перед ним находился судейский стол, за которым сидел худощавый судья, по виду — курильщик опиума. Тянь-бао опустил голову и стал слушать.

Судья прокашлялся и приступил к допросу. Он спросил имя и фамилию Тянь-бао, возраст, место рождения, род занятий.

— Чжан Тянь-бао, почему ты вчера вечером ворвался с палкой в дом к Лю и устроил там побоище?

Тянь-бао от начала до конца рассказал свою историю. Окончив рассказ, он поклонился судье в ноги и попросил:

— Само Небо мне свидетель, господин судья, в том, что со мной поступили несправедливо.

Судья слушал его не очень внимательно. Помолчав немного, он, наконец, спросил:

— А почему ты не написал жалобу и не отнес ее в суд?

— Я написал две жалобы и обе отнес в суд. Но прошло больше месяца, а повестки все не было. Тогда я написал третью жалобу и вчера пришел в суд громко жаловаться. Я потерял сознание, кто-то украл у меня жалобу и передал ее Лю У. А меня избили и выбросили на улицу! Если уж и в суде я не могу найти справедливость, то куда же мне еще идти? Я очень разгневался, и жажда мести толкнула меня к дому обидчика!


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.