Год, Год, Год… - [39]

В 193… году в школах ликвидировали занятия во вторую и третью смену. Андруша перевели работать в другую школу. Часы его прибавились. Жена, Гоар, тоже на работу поступила. Начиналась прекрасная пора в жизни. Они купили кое-какую мебель для дома. До сих пор Андруш зимой без пальто ходил. «Разве же это холод?» — говорил. И шапки не носил, кудрявые его волосы за зиму отрастали длинные. За ним уже была слава закаленного человека, и знакомые привычны были видеть его в лютые февральские морозы с непокрытой головой, в одном костюме. Но когда часы прибавились и Гоар пошла на работу, на голове его объявилась восьмиугольная коверкотовая кепка с большой, из того же материала пуговицей посередке. Потом купили полупальто — из красноватого, с длинным ворсом дешевого сукна. «Ух и тепло-о-о», — говорил он с улыбкой знакомым при встрече. И с улыбкой же знакомые позабыли прежнего спартанца и новеньким резиновым галошам уже не удивлялись. Жена тоже приоделась, вместе иногда в «Наири» ходили. О детях пока не помышляли. «Не время еще, — думал Андруш, — сестер надо замуж выдать, полегче станет, тогда».

— Как мы с тобой заживем, Гоар моя, как заживем, ты Андруша еще не знаешь…

— Насчет института подумай, Андруш…

— И насчет института подумаем…

Спустя год одна из сестер уже была замужем, другая помолвлена. Дело было за третьей. И, можно сказать, недалек был тот час, когда всех близких и знакомых осчастливил бы вид молодой семьи с тепло одетыми и сытно накормленными детишками. Андруш с Гоар имена выбирали для детей и потихоньку откладывали деньги. Так, с верой и надеждой приближались они к году, который на двадцать лет отложил появление на божий свет детей тридцатых годов, факт их накормленности, одетости, обутости и окончательный выбор их имен.

С Серобом он встретился в третьей парикмахерской Красного Креста. Стефан не любил менять привычки, всегда к одному мастеру ходил.

— В год раз, — говорил мастер при виде Стефана.

Они вышли с Серобом из парикмахерской. Сероб отвел ему ворот, сдул приставшие волосы, стряхнул их с рубашки. У Сероба были коротко подстриженные усы, и сейчас они особенно выделялись на свеженапудренном лице.

— Все бы хорошо, и дело у меня хорошее, андрушевская Гоар только несчастным меня сделала. — Лицо у Сероба осветилось истинной печалью, и Стефан, который хорошо знал его, подивился про себя чистоте его чувств. — Из-за нее и к Андрушу не хожу, не видимся почти… А работа у меня что надо, второй этаж почты под телеграф отвели, знаешь. В газете писали. Бодо — слыхал что такое? Бодо. Нет? Машина такая, сразу может два дела делать — и передавать и принимать, представляешь? Одним словом, телеграфную связь с Москвой налаживаем. Прямую.

И торжественно и неторопливо Сероб рассказал, как в газете про него написали. Подстанция, подключенная к телеграфу, вдруг перестала действовать, электричества не было. Тридцать пять лошадиных сил забастовали.

— А все дело в коллекторе было, засорился. Контакта не было. Не понимаешь?

И как он все разобрал, почистил и потом снова все своими руками собрал.

— Не верили мне, а он как в глаза всем ударит!

— Кто? — спросил Стефан.

— Да свет, электричество, починил я. Из газеты потом приходили, я все в деталях рассказал. — Сероб закурил папиросу. — Да, я своим положением очень доволен, все с уважением относятся, да…

— И это называется товарищи встретились? Идем к нам, — сказал Стефан.

— Пет, не пью больше.

На углу Шаумяна они расстались.

— Вот и стал ты у нас деревенским жителем, — сказал Сероб, — другие, наоборот, из деревни в город перебираются…

Рядом остановился трамвай. Сероб поднялся в вагон, с подножки обернулся, подмигнул Стефану. Грустно улыбаясь, прошел вперед.

Стефан домой пришел к восьми только. Мать со скорбным лицом отводила взгляд. Он вспомнил, что они уславливались с ней. В пять к матери одна девушка должна была прийти, будто бы на примерку. Чтоб Стефан посмотрел-пригляделся. Матери она нравилась очень.

— Очень я на тебя обижена, просто очень, — сказала мать.

— Забыл, мать. Может, у тебя карточка ее есть? Честное слово, забыл. Ты бы ей сказала, чтоб завтра пришла. Ну что делать, вылетело из памяти! Что было-то, расскажи.

— Час целый тебя ждали, — сказала мать.

— Сколько лет ей, говоришь?

— Двадцать девять.

— Бедная девушка, что ж так засиделась? Не брали замуж небось?

— Помалкивай. Почему это не брали? Получше тебя женихи были. Работает на заводе, инженер, очень способная девушка, хотят заместителем директора сделать, продвинуть хотят.

— Глядишь, и в наркомы потихоньку вылезет.

— Серьезная, вдумчивая девушка. Завтра не может, завтра конференция у нее.

— Нет, — вздохнул Стефан. — Не хочу.

— Почему нет?! — взорвалась мать. — Ту не хочу, эта не нравится. Кто ж тогда нравится тебе — Розик?!

— При чем тут Розик? Мне жена с орденами не нужна! — заорал неожиданно для себя Стефан. — И директор завода тоже!

— Потому что деревенщина сам! — крикнула мать.

— И очень хорошо, что деревенщина!

Стефан вышел на улицу. «Ну вот видишь, — сказал он кому-то невидимому, кто шел рядом, близкому приятелю, наверное, — возвращаюсь опять, в селе больницу строю, нехорошо ведь дело на половине бросать, кончу вот строительство, тогда и вернусь». Все это он сказал, зная, что тот, к кому он обращается, — близкая, понимающая душа, товарищ ему.