Главный врач - [83]

Он еще раз тщательно измерил длину и ширину поврежденной кожи, расстояние от локтевого сгиба до клейма, ширину плеча и наконец спрятал сантиметровую ленту.

— Завтра у нас операционный день. Так вот, чтобы не откладывать, завтра и прооперируем.

Чтобы закрыть образовавшийся после удаления клейма дефект, нужен был большой лоскут кожи, и Алексей решил взять его со спины, рассчитывая заодно удалить две уродливые полосы — следы ударов бича или арапника.

Лидия Петровна усомнилась, приживется ли лоскут.

— Приживется, — уверенно сказал Алексей, — если только руке обеспечить полный покой. А для этого мы ее загипсуем.

После операции Алексей долго рассматривал кожу с клеймом. Как поступить? Выбросить? Лучше, пожалуй, выбросить. Чтоб не бередили душу воспоминания. Чтобы навсегда забыть о том, что было: о позоре поражений первых месяцев войны, об обиде за беспомощность, необходимость молчать, когда тебя секут кнутом. Молчать, когда тебе плюют в лицо, унижают… Все забыть. Забыть? А потом что?

Ему вспомнились слова Ивана Севастьяновича: «Пройдет еще несколько лет, и для молодежи все, чему были мы свидетелями, станет историей. Они не поверят нашим рассказам. Скажут, старики привирают. Привирают, чтобы набить себе цену. Этого не было, скажут они. Этого не могло быть». И еще ему вспомнилась его первая встреча с Мариной. Она тоже говорила, что нельзя забывать. Потому что если забыть, все может повториться…

Алексей натянул лоскут кожи на полоску стекла, опустил в банку, Заполненную прозрачным раствором консервирующей смеси, и закупорил банку специальной замазкой. Сквозь толщу прозрачной жидкости цифры казались еще более зловещими.

«Отнесу это в музей, — решил Корепанов. — Надо, чтобы люди помнили все: и плетущихся на запад по заболоченным дорогам босых, полуголых в осеннюю стужу девушек. И печи Освенцима. И колючую проволоку гетто. Все пусть помня г. Конечно, найдутся и такие, что станут упрекать нас: и за то, что растерялись в первые дни войны, и за то, что столько земли отдали врагу, и за то, что наших девушек гнали в рабство. Но таких будет немного. Остальные поймут и будут гордиться. Потому что мы все же выстояли и вернули все. И уничтожили страшилище, сущность которого им трудно будет даже представить себе. И чего это нам стоило, им тоже будет очень трудно представить себе…»

6

День рождения Никишина справляли шумно. За столом было много съедено и еще больше выпито. На следующий день отец собрался в город. Андрей решил тоже поехать.

— Надо Алексею Платоновичу подарок свезти, — сказала мать. — Срам такой: до сих пор человека не отблагодарили. Окорок свезти ему, маслица немного.

— Да не возьмет он, — сказал Андрей. — Ни за что не возьмет.

Старик посмотрел на него строго и неодобрительно.

— А это уж не твоя забота, — сказал он и, обернувшись к жене, добавил: — Собирай, мать.

В город приехали уже после обеда.

— Вместе со мной пойдешь, — сказал старик Андрею.

— Не хочу позориться, — ответил Андрей и, повернувшись, пошел искать Ирину.

Когда старик ввалился в комнату с мешком за плечами и, громко поздоровавшись, сказал, что приехал отблагодарить за все, Алексей смутился. Если бы никого не было, он бы знал, что делать. Но сейчас у него был в гостях Ракитин. Присутствие этого человека почему-то парализовало Корепанова. А старик Никишин между тем развернул мешок и, закинув край скатерти, выкладывал свои подарки.

Ракитин понимающе отошел в сторону и принялся перелистывать книгу. Алексей пытался урезонить старика.

— Не нужно никаких подарков. Да и не нуждаюсь я.

— Пустое толкуешь, — произнес старик. — По нынешнему времени все нуждаются. И не обижай ты меня, Алексей Платонович. — Он продолжал как ни в чем не бывало вытаскивать из своего, казалось, бездонного мешка сначала завернутое в белоснежную серпянку масло, творог, затем колбасы, а под конец окорок. — Это все от матери, — сказал он.

— Ну зачем же?.. — растерянно спросил Алексей. — Ни к чему это…

— Пустое, — сказал старик и, шагнув к Ракитину, стал объяснять: — Он мне сына спас. Можно сказать, с того света вернул. Должен я его отблагодарить или не должен?

— Вполне понятное чувство, — ответил Ракитин. — У нас нет ничего более ценного, чем здоровье.

— Вот и я говорю, — обрадовался старик. — Ведь он как, Алексей Платонович… Деньги ему предлагал. Отказался. Когда сын в больнице лежал, спрашивал я: может, в чем из продуктов нужда? Так говори, не стесняйся. Мы, слава богу, по нынешнему времени хорошо живем. Так он опять же — нет. А сейчас… Вчера мы именины моего Андрюхи справляли. Да если б не Алексей Платонович, разве мы именины справляли бы?.. Ну вот я и решил… — Он увидел стоящую в дверях Архиповну и спросил, обращаясь к Алексею: — Твоя хозяйка?

— Моя.

— Забирай, старая! — распорядился Никишин. — Тут все свежее. Окорок сам коптил, колбасы тоже свои, домашние. А масло моя старуха только сегодня утром сбила. Принимай!

Архиповна вопросительно посмотрела на Корепанова. Старик Никишин перехватил ее взгляд и повернулся к Алексею.

— И не вздумай отказываться, Алексей Платонович! Все равно обратно не возьму. Вот пускай мне руки отсохнут, не возьму.