«Гибель Запада» и другие мемы. Из истории расхожих идей и словесных формул - [30]
Похоже, что двусмысленность отождествления Екатерины с Семирамидой осознавали и русские писатели-современники, весьма чуткие к коннотациям аллегорических параллелей и, должно быть, знавшие вольтеровскую трагедию. Во всяком случае, в русской литературе екатерининской эпохи мне встретился лишь один случай употребления титула «северная Семирамида» – в «Слове на день Восшествия на престол ее Величества, Государыни Императрицы Екатерины II» А.П. Сумарокова, написанном в 1771 году, во время русско-турецкой войны. Обращаясь к Греции, которую Екатерина хотела освободить от турецкого владычества, Сумароков писал:
О Греция, Греция, что ты прежде была, и что ты ныне стала!
Воззри на флаг Российский, виждь имя Екатерины: сей флаг есть праведного твоего отмщения знамение: сие имя есть единственная твоя надежда. Ободри утомленные свои члены, укрепи от ига и работы ослабшие свои силы и вознеси главу твою! припади к стопам северныя Семирамиды! Омывай слезами ноги Ея![255]
Еще раньше, в 1769 году, Сумароков использовал аллегорическое уподобление Екатерины Семирамиде (без «северного» эпитета) в двух военных одах, где речь тоже шла о наступлении России на территории, подвластные Турции, о расширении империи:
(«Ода XXII. Государыне Императрице Екатерине Второй, на взятие Хотина и покорение Молдавии»)[256]
(«Ода XXIII. Государыне Императрице Екатерине Второй, на день Тезоименинства Ея Ноября 24 дня 1769 года»)[257]
По всей вероятности, Сумароков отталкивался от каких-то ранних французских славословий Екатерине – например, в «Послании господину Дидро» («L’Épitre à M. Diderot», 1765) Пьера Лежье (Pierre Légier, 1734–1791), где автор без всякой задней мысли поздравлял своего адресата с тем, что «Семирамида Севера только что наклонила к нему свой рог изобилия» («…la Sémiramis du Nord / Vient d’incliner sur toi la corne d’abondance»)[258]. Как заметил Шарль Массон в «Тайных записках о России», всегда находились наивные почитатели Екатерины, не способные понять, что она лишь играет перед ними роль великой и мудрой царицы, умело скрывая свою истинную сущность: «Celui qui la voyait alors pour la première fois, ne la trouvais point au-dessus de l’idée qu’il s’en étoit faite, et disoit: C’est bien elle, c’est bien la Sémiramis du nord!» («Те, кто видел ее в первый раз, не находили ничего скрытого под тем образом, который был создан ранее, и говорили: „Да, это точно она; это точно Семирамида Севера! “»)[259].
Однако во многих случаях аллегорический титул «северная Семирамида» по отношению к Екатерине использовался во французской публицистике иронически или двусмысленно, в контекстах, для нее обидных и оскорбительных. Например, рассказывая о визите в Париж в 1775 году графа Григория Орлова, ее недавно отставленного фаворита, современник не без сарказма писал: «…этого русского, вначале простого лейтенанта гвардии Петра III, два года назад сделали бы королем Македонии, если бы важные государственные мужи не подняли такой громкий крик, что напугали Семирамиду Севера»[260]. В рецензии на детскую повесть Екатерины «Царевич Хлор» анонимный критик издевался над льстивым предисловием, в котором автора назвали «самой августейшей бабушкой нашей планеты». Уж лучше б тогда повторили «Семирамида Севера» или «Царица-философ» – советовал он[261]. Когда в 1792 году до Европы дошли известия о серьезной болезни Екатерины, один французский еженедельник сообщал: «Знаменитая Семирамида Севера, возможно, готова отдать душу всем чертям»[262].
Прямая или имплицитная связь титула с трагедией Вольтера и его героиней, как кажется, продолжала ощущаться в Европе по крайней мере до начала XIX века. Об этом свидетельствует, в частности, любопытная анонимная брошюра «L’Ombre de Catherine II aux Champs Elysées» (букв. «Тень Екатерины II на Елисейских Полях»; сокращенный рус. пер. – 1807), вышедшая в 1797 году неизвестно где (на титульном листе местом выхода книги названа «Kamschatca»). В основном это панегирик Екатерине, но панегирик, спроецированный на «Семирамиду». Эпиграфом книги служит тот самый монолог Отана из трагедии, оправдывающий убийство Нина, который процитирован выше. Он отзывается в первом же разговоре тени Екатерины с Хароном, который напоминает ей о легендарных правителях, когда-то совершивших преступление, но впоследствии искупивших свою вину добрыми делами на троне: «C’est à Auguste que j’ai passé les proscriptions d’Octave, et si j’ai pardonné à Sémiramis la mort de Ninus, c’est qu’elle l’avoit effacéе par quarante ans consécutifs de gloire» («Августу прощаются проскрипции Октавиана, и если я простил Семирамиде убийство Нина, то лишь потому, что она перечеркнула его сорока годами славы»)
