«Гибель Запада» и другие мемы. Из истории расхожих идей и словесных формул - [31]

. Ответ Екатерины выдает ее желание быть причисленной к тому же сонму прощенных царственных преступников: «Quand on a porté aussi long-temps une couronne, on a bien des droits à ton indulgence: eh! qui n’a pas expié ses fauts sous la charge d’un pareil fardeau?» («Те, кто столь долго носит корону, имеют право на твою снисходительность; ах! Кто только не искупил свои грехи под тяжестью подобного бремени?»)[264]. О достижениях, которые приравнивают ее к легендарной Семирамиде и, следовательно, искупают преступления, Екатерина рассказывает Петру I. Не называя себя северной Семирамидой, она намекает на то, что заслужила этот титул, когда говорит: «…j’ai <…> formé dans les apartements de mon palais des jardins, moins grands peut-être, mais bien autrement délicieux que les terrasses si vantées, élévées par cette Sémiramis, que quelques adulateurs ont souvent nommée devant moi, la Catherine de l’Asie» («…я устроила в апартаментах моего дворца сады, возможно, поменьше размером, но в остальном столь же прелестные, как и прославленные террасы, возведенные Семирамидой, которую некоторые льстецы передо мной часто называли Екатериной Азии»)[265]. Наконец, в разговоре с Людовиком XVI она оправдывает свержение законного государя Петра III (в русском переводе эта часть диалога купирована) и, не упоминая его убийствa, все-таки признает, что потомки могут не одобрить некоторые из мотивов, которыми она руководствовалась («…la postérité <…> peut-être n’approuvera-t-elle pas également tous les motifs qui m’y ont déterminée»)[266].

По-видимому, очевидные ассоциации с трагедией Вольтера и ее нравственной проблематикой ограничили использование титула «северная Семирамида» в русской литературе конца XVIII – начала XIX века. После Сумарокова, кажется, только один Вяземский вспомнил о Семирамиде, когда перифрастически восхвалял красоты екатерининского Петербурга:

Чертоги Кесарей, сады Семирамиды,

Волшебны острова Делоса и Киприды!

Чья смелая рука совокупила вас?[267]

Лишь после того, как к середине XIX века аллегорическое сравнение Екатерины с Семирамидой потеряло ассоциативную связь с трагедией Вольтера, а вместе с ней и свою имплицитную двусмысленность, оно стало широко использоваться в русских исторических исследованиях, романах и очерках, где, по иронии судьбы, авторство титула «северная Семирамида» начали приписывать тому, кто лучше всех понимал его двойное дно и потому никогда не использовал публично.

Мемы Пушкина

1. «Иных уж нет, а те далече…»

«Иных уж нет, а те далече» – известнейшая пушкинская формула, существующая в трех вариантах, многократно становилась предметом обсуждения в пушкинистике[268]. Впервые она появилась в эпиграфе к «Бахчисарайскому фонтану»:

Многие, так же как и я, посещали сей Фонтан; но иных уж нет, другие странствуют далече.

Сади

Затем, уже без ссылки на персидского поэта Саади, Пушкин переиначил ее в черновике «На холмах Грузии…»: «Где вы, бесценные созданья / Иные далеко иных уж в мире нет / Со мной одни воспоминанья»[269]. И наконец, в финале «Евгения Онегина» формула, опять с отсылкой к Саади, приобрела чеканную форму: «Но те, которым в дружной встрече / Я строфы первые читал… / Иных уж нет, а те далече, / Как Сади некогда сказал»[270].

Многолетние поиски источника формулы привели исследователей к поэме Саади «Бустан» («Плодовый сад», 1257). По просьбе Г.О. Винокура, редактировавшего «Бахчисарайский фонтан» для полного академического собрания сочинений Пушкина, востоковед К.И. Чайкин нашел в ней соответствующее место и дал его буквальный перевод:

Я услышал, что благородный Джемшид над некоторым источником написал на одном камне: «Над этим источником отдыхало много людей подобных нам. Ушли, как будто мигнули очами, то есть в мгновение ока»[271].

Как заметил С.М. Бонди, «судя по тому, что „источник“ подлинника в пушкинском эпиграфе превратился в „фонтан“, с уверенностью можно полагать, что это изречение стало Пушкину известно из французского перевода, так как по-французски „la fontaine“ и значит „источник“»[272].

Французский перевод-посредник был обнаружен Б.В. Томашевским. Им оказался не сам текст Саади (который до середины XIX века на известные Пушкину языки не переводился), а цитата из него в «Лалле Рук» Томаса Мура, цикле из трех восточных поэм, вставленных в прозаическую раму – рассказ о путешествии прекрасной кашмирской принцессы Лаллы Рук в Бухару, где она должна стать женой царя. Во время одной из остановок путешественники отдыхают у фонтана, на котором, как пишет Мур, «чья-то рука грубо начертала хорошо известные слова из „Сада“ Саади». Амадей Пишо, автор французского перевода «Лаллы Рук», который должен был читать Пушкин, передал цитату так:

Plusieurs ont vu, comme moi, cette fontaine: mais ils sont loin et leurs yeux sont fermés à jamais [Многие видели, как и я, этот фонтан; но они далеко и глаза их закрылись навсегда][273].

Изречение в такой форме действительно очень похоже на эпиграф к «Бахчисарайскому фонтану» и без всякого сомнения явилось пушкинским источником. Однако в нем отсутствует риторическое острие формулы – сопоставительная конструкция «одни мертвы / другие отсутствуют», которая не только придала формуле афористичность, но и позволила после декабря 1825 года переосмыслить ее как намек на декабристов, повешенных или отправленных «далече», на каторгу