Гибель отложим на завтра. Дилогия - [214]

— К ним присоединились дикари. А наши основные силы здесь — там остались лишь охранные этельды. И даже им пришлось разделиться. Одни пытались отбить Ровную крепость, другие — справиться с дикарями. А дикари как всегда быстро атаковали и тут же рассыпались. Вот у мятежников и получилось…

— Выжившие дикари… Выжившие, лишь благодаря моему милосердию! Сколько раз еще я об этом пожалею?! Неужели дикарям прошлого раза не хватило? Айсады тоже среди них?

— Нет, их не заметили.

— Хорошо хоть этим достало ума не соваться. Нам придется отправить обратно часть войска. Так что о штурме Антурина сейчас не может идти и речи. Слишком рискованно, поэтому просто блокируем здесь илиринцев, чтобы они не смогли уйти, пока не расправимся с изменниками. Отправь этельды как можно скорее.

* * *

Аданэй разглядывал нескладного юнца, которого к нему привели. Что ж, этот, безусловно, подойдет для важной миссии, которую он задумал.

— Твое имя Эзир, я уже наслышан о тебе и твоих способностях. Десятник очень хвалил тебя. Утверждал, что ты осторожен и ловок. Это так?

Юнец зарделся, и шея его пошла красными пятнами:

— Я стараюсь, Великий.

— Это хорошо. Потому что я желаю поручить тебе задание, для которого потребуется вся твоя сноровка, ум и ловкость. Справишься?

— Я сделаю все, что в моих силах, только прикажи.

— Приказывать я не стану. Не тот случай. Задание настолько опасно, что велик риск не вернуться живым. Я только спрашиваю, готов ли ты совершить подвиг? Ради Илирина и своего народа.

— Я готов. Приказывай.

— Юноша, это не приказ, я ведь уже говорил. Это, если угодно, просьба. Но слушай — ты должен пробраться мимо вражеского лагеря. Ты должен как на крыльях пронестись по Отерхейну и найти предводителя восставших. Его имя Карунх. Сейчас он с войском на пути сюда. Но даже я тебе не скажу, где он будет к моменту, когда ты его найдешь. Если найдешь. Если тебя не поймают враги. Если ты не погибнешь в дороге. Надеюсь, ты понимаешь, насколько это опасно и рискованно. И надеюсь, ты осознанно идешь на этот риск, — Аданэй вопросительно взглянул на Эзира.

Тот побледнел, судорожно сглотнул, но юношеские мечты о славе и подвигах не позволили ему отказаться от самоубийственного задания.

— Я по-прежнему готов.

Аданэй уважительно качнул головой, промолвив:

— Пока в Илирине рождаются и живут такие славные сыны, ничто, никто не сокрушит наше славное царство!

Юноша снова зарделся.

— Слушай же и запоминай, что нужно передать предводителю. Так скажешь: «Аданэй Кханейри, царь Илиринский, готов занять престол Отерхейна. Элимер не подозревает о нашем сговоре, часть войска он отправил для подавления восстания, теперь мы сможем вырваться из Антурина. Я выведу илиринцев через западные ворота спустя трое суток, ночью. Двигайтесь нам навстречу. Атакуем, как и планировали, с двух сторон. Дадут Боги, победа будет нашей».

— Ты все запомнил? Повтори.

Юноша повторил.

— Не струсишь?

— Я все передам. Я сделаю это ради Илирина, я не струшу.

Аданэй подошел к Эзиру, возложив руки ему на плечи, и торжественно молвил.

— Тогда ступай. И да помогут тебе Боги!

Как только юноша скрылся, Аданэй обратился к Хаттейтину:

— Через час пусть приведут следующего.

— Как скажешь. Но, Великий, ты хорошо подумал? Я не понимаю… Все трое, кого ты выбрал — неоперившиеся юнцы. И, по словам десятников и сотника, те еще недотепы. Они не проберутся мимо вражеского лагеря! Их тут же поймают!

— Я думаю, господин военачальник, что Великий на это и рассчитывает, — откликнулся вместо царя Аххарит, все это время сидящий в углу и лениво вычищающий кончиком ножа грязь из-под ногтей.

— Твой сын прав, — подтвердил Аданэй, стрельнув взглядом в сторону тысячника. А ведь когда-то этот человек, будучи главой стражи, вызывал у раба Айна опаску и недоверие. А вот царь Илиринский, напротив, чувствовал к нему расположение.

— Именно на это я и рассчитываю, Хаттейтин, — продолжил он. — Хотя бы одного из троих должны поймать. Ведь ты согласился, что идти сейчас на Отерхейн, даже заручившись поддержкой мятежников, даже учитывая, что они отвлекли на себя часть вражеских сил — это самоубийство. В степи не так-то просто зажать войско. Мятежники об этом не думают, потому что среди них уже давно не осталось тех, кто смыслит в войне. Самые умные давно перебиты или казнены.

— Поэтому ты решил заслать юнцов в лапы отерхейнцев? Надеешься отвлечь от Антурина и те силы, что еще остались здесь?

— Именно. Если они поверят в слова наших героев, то снимут часть войска с окружения и отправят к западным воротам. А мы двинемся через восточные — к дому. Надеюсь, ты понимаешь, что до самого последнего момента никто не должен этого знать, кроме нас с тобой, кайниса и тысячников. Больше — ни единая душа. Антурин, как и все земли Отерхейна, кишит серыми. Не стоит рисковать.

— Я понимаю. Но ты не боишься, что после такого мятежники не поддержат тебя в следующий раз?

— А для них следующего раза и не будет. Их перебьют. В любом случае. Даже если мы и впрямь двинемся им навстречу. Их разобьют еще до того, как мы успеем до них добраться. Они слишком малочисленны и разрозненны. Захватить что-то им удалось лишь потому, что кхан по недомыслию лишил тылы серьезной защиты. Видимо, не ожидал подвоха, либо слишком разозлился, либо сильно волновался за дикарку. Главное, чтобы отерхейнцы поверили нашим юнцам.