Гибель отложим на завтра. Дилогия - [212]

— Верно… — удивился Элимер, недоумевая, как он сам до этого не додумался. Серые способны на многое. Вызволить Шейру они не сумеют, а вот передать ей послание — вполне. Некоторые из них остались в Антурине, а некоторые — здесь, при его войске. Они сумеют связаться друг с другом, у них полно хитростей, не известных даже ему, кхану.

— Есть только одна проблема, — продолжил телохранитель. — Шейра не умеет читать.

— Не умеет. Но у айсадов тоже есть свои символы. Некоторые из них, самые простые, она мне показывала.

Элимер достал лежащую в куче дров ветку, кинжалом отщепил от нее плоский кусок и, низко сгибаясь, коряво вырезал на нем незнакомыми большинству людей знаками: «Я жив. Шакал не знает».

* * *

Следующие дни тянулись для Шейры словно один бесконечный, она не знала сколько прошло времени, просто не ощущала его, не отличала утро от ночи. Единственной границей, еще хоть как-то разделяющей сутки, оставались моменты ее пробуждения от краткой неспокойной дремы, в которую айсадка периодически впадала. И с этого пробуждения вновь начинался кошмар реальности. Шейра ненавидела просыпаться, ненавидела миг перехода из сна в явь, когда долю секунды не осознавала себя и даже могла проснуться в хорошем настроении благодаря какому-нибудь светлому сновидению; но тут же болезненная вспышка в голове сметала последние остатки дремоты, и возвращалось воспоминание: Элимер умер.

Элимер! Умер!

И «Нет! Нет, не может быть!» — как заклинание.

Она почти не ела. Почти — потому что все-таки осознавала необходимость пищи, нужной не ей — ребенку, которого она обещала родить здоровым и сильным. Ибо сын Элимера не может, не должен быть иным.

Шейра через силу откусила ломоть пресной лепешки, еле-еле прожевала, а остальное отложила в сторону. Ей казалось, что если она проглотит еще один кусок, ее стошнит. Зато Отрейя с аппетитом съела все, что ей принесли, и теперь краем глаза косилась на тарелки Шейры.

— Эй, кханне, — бросила она, — если ты не будешь, может, я возьму, а?

Не услышав ответа, Отрейя, поглядывая на Шейру, взяла ее тарелку и даже недоеденный кусок лепешки, в который тут же вгрызлась, одновременно продолжая болтать.

— Хотя тебе бы самой получше питаться. У тебя все ж ребенок будет. Если сама не хочешь, так хоть его не обделяй, — трещала она, не переставая жевать.

Отрейя оказалась не злопамятной и успела забыть о том, что пару дней назад Шейра разбила ей лицо. Уже тогда, спустя несколько часов, она снова начала верещать и задавать вопросы, не обращая внимания, что айсадка ее не слушала, а вопросы так и оставались без ответа. А может, ей просто овладела скука, и болтала она единственно для того, чтобы слышать звуки собственного голоса.

— Ну, так у нас возле дворца был такой пруд, — повела Отрейя рассказ, в смысл которого Шейра не вникала, воспринимая его как надоевший, но неизбежный фон, пока девушка не вскрикнула: — Ой! Проклятье, из чего они его делали, я чуть зубы не сломала!

Затем на какое-то время образовалась тишина, сопровождаемая только непонятного происхождения возней. Это Отрейя начала с интересом отщипывать от лепешки маленькие кусочки, пока в руках у нее не образовалось что-то темное.

— Деревяшка? — изумленно воскликнула она. — И знаки какие-то непонятные. Как она сюда попала? Эй, ты только посмотри! — она подбежала к Шейре и сунула свою находку прямо той под нос.

Айсадка нехотя подняла глаза, и взгляд ее уперся в символы. И замер. Кажется, даже дыхание перехватило. Грубо нацарапанные на коре слова огненными знаками выжигались в мозгу. Символы айсадов. Сердце заколотилось, и Шейра не смогла усидеть на месте, она вскочила, выпрямилась, а взгляд ее устремился куда-то дальше стен комнаты, дальше даже стен крепости. Горящий, одержимый взгляд. Удивительно, как две коротких фразы перевернули мир! Две, всего лишь две фразы: «Я жив. Шакал не знает», — и мир разлетелся на тысячи маленьких кусочков, чтобы вновь соединиться и возродиться. И как будто что-то прорвало внутри, как будто бурный поток в половодье, неумолимой силой сметающий все со своего пути, хлынули слезы. Теперь уже — радости.

Отрейя без объяснений поняла, что могло содержаться в таинственном послании.

— Он жив? — прошептала она. — Твой муж жив?

И, не дожидаясь ответа, потому что он явно читался в лице Шейры, бросилась к двери, забарабанив в нее кулаками. На ее стук появился стражник и хмуро спросил, чего желает госпожа Отрейя.

— Царя! Позовите царя! Быстро! У меня для него важное известие!

Судя по всему, что-то прозвучало в ее голосе, если стражник, не задавая вопросов, отправился выполнять поручение. За порогом послышались его торопливые шаги.

— Что ты собралась сказать? — зло зашипела Шейра, осторожно приближаясь к Отрейе. Про свои слезы она тут же забыла.

«Шакал не знает» — говорилось в послании. А значит, шакал и не должен узнать. И он не узнает, потому что так пожелал ее кхан. Она, Шейра, не позволит.

— Что я собираюсь сказать? Как что? Правду! Царь был очень добр ко мне, — быстро заговорила Отрейя, не подозревая о нависшей над ней беде. — И я сделаю для него все, я все ему открою. Все, как и обещала. Потому что он вернет меня в Эхаскию. Потому что он прекрасен. Потому что…