Гибель отложим на завтра. Дилогия - [213]

Договорить она не успела и дальше раздавались только хрипы из сдавленного ремнем горла, умело превращенного в удавку сильными руками айсадки. Еще какое-то время Отрейя дергалась, пытаясь освободиться, а как только затихла, Шейра отняла ремень от ее шеи, и девушка мешком рухнула на пол.

— Ты не смела предавать моего кхана, — глухо вымолвила айсадка, отходя от бездыханного тела к окну.

Она не обернулась, когда в комнату вошел Аданэй, который от неожиданности отпрянул, едва не наступив на тело Отрейи, лежащее поперек двери.

Она не обернулась, желая скрыть от врага свое счастье. Чтобы у того даже мысли не возникло, будто Элимер жив. Потому что шакал не должен знать.

* * *

Аданэй угрюмо уставился во мглу за окном. Проклятье! Сожри Ханке эту сумасшедшую дикарку! Он ни на миг не поверил ее объяснениям. Они звучали просто нелепо! Убить Отрейю лишь за то, что та плохо отозвалась об Элимере?

Разговор, который сложно было назвать разговором, еще раз промелькнул в его памяти.

— Что ты натворила? Зачем?! — ошеломленно прошептал он тогда, наткнувшись на мертвую принцессу Эхаскии.

— Она плохо говорила о моем кхане.

— О нем многие плохо говорят! — рявкнул Аданэй. — И что же, всех за это убивать?!

А дикарка без всяких эмоций в голосе ответила:

— Да.

— Ты и мой брат — вы стоите друг друга! Изверги. Что она собиралась сообщить мне?

— Я не знаю. Меня это не интересовало.

Аданэй знал, что все это ложь. И что айсадка убила Отрейю как раз потому, что та собиралась сообщить ему нечто важное. Но также он понимал, что правдивого ответа от нее не добьется.

Выплюнув на прощание: «Сумасшедшая! Теперь мне будет не жалко тебя убить, если ваши войска не отступят», он покинул комнату, приказав убрать тело и усилить охрану.

И вот, теперь он сидел в одной из многочисленных зал, ломая голову, что же такого важного могло содержаться в так и не озвученном известии Отрейи, если айсадка даже убила ее, лишь бы заставить замолчать. И откуда проникло к принцессе это известие? Уж не от самой ли Шейры? Может, дикарка что-нибудь ляпнула по неосторожности, а потом пожалела?

Плут-Ханке! А как все хорошо складывалось! Он бы увез Отрейю в Эхаскию, к любимому папочке. И Иэхтрих был бы очень недоволен, очень, услышав многократно преувеличенный рассказ своей дочери. А если бы он узнал еще и о том, что это благородный Аданэй и илиринцы распознали в своей пленнице принцессу и, не тронув ее и пальцем, вернули отцу… О, Иэхтрих слишком разозлился бы на наместника Антурина, а через него и на весь Отерхейн. С легкой руки Аданэя регис обратил бы дружественный взор в сторону Илирина. Но теперь все пропало. Из-за какой-то дикарки! И естественно, первым делом Иэхтрих подумает, будто ее убили илиринцы. Конечно, можно поведать ему истинную причину смерти дочери, но кто сказал, что регис в нее поверит? Она выглядела малоубедительной даже для него, Аданэя, хотя все произошло едва ли не у него на глазах.

Какая жалость, что он не может напоить дикарку цветным зериусом! Какая жалость, что зериус хоть и слабый, но яд — неизвестно, как он повлияет на женщину в положении, еще не ровен час убьет!

Что же такого важного содержалось в сообщении эхаскийской царевны?

Так и найдя ответа на этот вопрос, Аданэй решил о нем просто забыть. Иногда ему это удавалось: не думать о том, о чем не хочется думать. Лучше он ляжет спать, ведь уже ночь. Словно в ответ на его мысли, появилась служанка из тех, что оказались в захваченном замке и теперь, дрожа от страха, прислуживали врагам-чужеземцам.

— Великий Царь, — побледневшими губами вымолвила девушка, — я подготовила тебе ложе. И еще — вот, — она подрагивающими руками слегка приподняла поднос. — Мне сказали отнести тебе вино.

Какое-то время Аданэй с любопытством разглядывал ее.

«Она родилась не в Антурине, — решил он, — скорее всего, приехала из Отерхейна уже после того, как Элимер захватил крепость. Это чувствуется по ее робости».

Он опомнился, когда заметил, что поднос в руках служанки трясется так сильно, что вот-вот упадет на пол. Похоже, разглядывания она приняла за признак недовольства. Наверное, подумала, будто сказала что-то не то и теперь боялась наказания. Это заставило Аданэя улыбнуться почти против воли.

— Поставь поднос, — сказал он тихо. Она подчинилась.

— Ты меня боишься? — спросил, подходя к ней. — Не надо, — и прошептал, склоняясь к ее лицу, привлекая испуганную девушку к себе. — Не бойся, родная, я не причиню тебе вреда. Если хочешь, можешь уйти. А можешь и… остаться.

Несколько мгновений она колебалась, но затем руки ее легли на плечи царя Илиринского.

Она была такая чудесная, эта девочка, родная девочка из Отерхейна, такая доверчивая, тихая и податливая, совсем не похожая на дерзких жен Илирина. Аданэй гладил ее по волосам и шептал: «У меня такое чувство, будто я вернулся домой».

Правда, уже на следующий день образ ее стерся из памяти балованного женской лаской царя Илиринского.

* * *

— Повелитель! — раздался за спиной Элимера голос Батерхана, что спешил к нему с взволнованным видом.

— Я слушаю.

— Мятежники двинулись по направлению к Антурину.

— Сожри меня Ханке! Они решили помочь илиринцам? Как такое могло случиться? Я был уверен, что бунтарей выбьют из Ровной крепости. Неужели мы снова просчитались?!