Гибель отложим на завтра. Дилогия - [216]

— Не сходи с ума! — огрызнулся Аданэй. — Если она в пути сдохнет, Элимер забудет и про мятежников, и про разрушенный Антурин, и про дыру в стене. Мигом кинется мстить. А прямо сейчас к серьезной войне мы не готовы.

«Забавно получается, Элимер, — подумал он про себя. — Тем, что твоя дикарка рожает сейчас твоего наследника, а не умирает в дороге, ты обязан мне. Когда-нибудь я заставлю тебя об этом вспомнить».

* * *

Кхан с последним отрядом воинов пробирался к западу. Темная ночь Отерхейна заботливо укрывала их от внимательных взглядов со сторожевых башен. Большая часть его людей ушла на запад еще раньше. Двигались они осторожно, вели коней в поводу, скрываясь в высокой траве и за редкими холмами. И все же Элимера мучило ощущение, будто что-то он проглядел, о чем-то не подумал. И очень скоро понял, о чем именно. Весть пришла вместе с серым, который, взмокший и запыхавшийся, догнал отряд:

— Повелитель, — выдохнул он, — это обман, ловушка. Илиринцы обманули и нас, и мятежников. Они не объединятся с ними. Они собираются уходить к Илирину через восточные ворота!

— Что?! — кхан обомлел и зло скрипнул зубами. — Почему вы не узнали этого раньше?

— Даже сами илиринцы не знали, лишь царь и несколько приближенных были в курсе. Лишь этим вечером, когда они начали готовиться к отступлению, все выяснилось.

— Будь они прокляты! А что с кханне?

— Не знаю почему, но ее оставляют в Антурине.

— Слава Богам! — воскликнул кхан и позвал тысячника: — Батерхан! Быстро возвращай тех, кого еще можно, и поворачиваем к востоку. Скорее!

«Как я мог забыть, — подумал Элимер, вскочив на коня, — что языком илиринца говорит сам Ханке двуликий! А Аданэй, чтоб он сдох, коварнее любого из илиринцев».

* * *

Войско Илирина покидало крепость, легко одолев те три этельда, которые оставались у восточных ворот. И вот уже перед воинами распростерлась ночная равнина, холмы, а где-то вдали, на горизонте, их ждал Илирин Великий. Еще чуть-чуть, и Отерхейн останется ни с чем, с одной лишь полуразрушенной твердыней.

Однако скоро они услышали, а потом и увидели отерхейнские этельды, которые неслись, огибая стены крепости, им вдогонку. Все-таки проклятый Элимер прознал об их истинных намерениях! Но какое-то время илиринцы успели выгадать, а потому большей их части, благодаря засадам, отвлекающим врагов на себя, удалось добраться до границ родной страны и скрыться в ближайшем городе, защищенном стенами и гарнизоном.

Однако меньшую часть илиринцев, отрезанных от основного войска, ждала куда более печальная участь: отерхейнцы с чудовищной жестокостью расправлялись с ними — убивать не торопились, зато рубили конечности и по израненным телам противников пускали коней гарцевать.

А вот на крепость кхан не пошел, ибо хоть она и не Антурин, но и обычные стены штурмовать дело непростое и опасное, а без должных приготовлений так и вовсе безнадежное.

Перед возвращением в Отерхейн Элимер отправил два этельда в окрестные илиринские поселения — грабить, жечь и убивать. Чтобы хоть как-то отплатить Илирину за свою покалеченную провинцию. И воины с готовностью проехались по округе и прошлись по деревенькам, стоящим на отшибе. Они мстили за Антурин.

Вот только эти пограничные селения, в отличие от города-крепости, не могли рассчитывать на защиту со стороны своей страны, ибо были столь малы и далеки, что Илирин Великий едва ли сам о них помнил. Так что скоро от деревень остался только выжженный остов да обугленные человеческие тела. Скоту повезло больше — его отерхейнцы угнали с собой.

Встречи бывают счастливые, а бывают — не очень

I

Она прижалась к Элимеру всем телом. Вот так, молча, без всяких слов подбежала, бросилась на шею и прижалась. Тихо-тихо. И ее молчаливое приветствие почему-то показалось ему громче любых радостных возгласов.

— Шейра, бедная моя, — прошептал кхан, — бедная. Но теперь все хорошо, я жив, я тебя не оставлю.

Она заговорила. Наконец-то, спустя время, заговорила:

— Я почти умерла, когда думала… когда думала, что тебя нет…

Он не ответил, только еще сильнее прижал ее к себе. Она зашептала:

— Я боюсь, я до сих пор боюсь, что это сон. Ты… мой мужчина, мой Кхан. Я так боялась, что сон… И я хотела встретить тебя у замка, хотела убедиться… но меня не пустили.

— Не пустили? — нахмурился Элимер, чуть отодвигаясь от Шейры. — Кто посмел?

Она уже открыла рот для ответа, но ничего не успела сказать, потому что в этот момент вперед выдвинулась дородная, уже в возрасте женщина, раздуваясь то ли от гордости, то ли от возмущения. Только тут он заметил, что они с айсадкой в комнате не одни. Кроме представшей перед ними женщины здесь находилась еще и тихо сидящая в дальнем углу старушка. А женщина, тем временем, заговорила:

— Ты уж извиняй, Великий Кхан, но ты хотя и повелитель наш, Богами избранный, а все ж мужчина, а потому не понимаешь. Где ж это видано, чтобы женщина, тем более кханне, после такого да по лестницам носилась? Нельзя ей, понимать же надо, — она взглянула на кхана с легким укором, отчего Элимер даже растерялся. Он совсем не привык к тому, чтобы простолюдины взирали на него без благоговения и страха, а тем более смели в чем-то упрекать. У нее должна быть очень весомая причина, иначе…