Гессенская волчица - [110]

В голосе Марии Фёдоровны звучало искреннее недоумение и возмущение. Привыкшая к тому, что Александр III был для своих младших братьев непререкаемым авторитетом, она не могла понять, почему же теперь они повинуются какой-то «гессенской мухе».

Хотя за почти 14-летнее царствование Александра Третьего она не имела касательства к государственным делам, во время недолгого правления Ники Мария Фёдоровна стала активно вмешиваться в политику. Ей показалось, что она может себя проявить там, куда категорически не допускал покойный супруг, а потому стала давать сыну прямые указания относительно назначения на важнейшие государственные должности тех или иных лиц. Покойный Ники был слишком мягок и деликатен.  Он не мог и не хотел обижать дорогую Мама́, оставил за ней все придворные прерогативы и весь придворный штат, полагаемые жене Императора.  Она сохранила все привилегии на коронные драгоценности, право назначения фрейлин и служащих придворного ведомства.  Вся повседневная жизнь двора регламентировалась, исходя, в первую очередь, из её желаний и прихотей.

И хотя Аликс получила собственный Двор, но распоряжалась здесь, опять же, Мария Фёдоровна.  Она не только «подбирала» штат служащих и фрейлин, но даже заказывала для невестки туалеты по своему вкусу.  Но если старая Императрица любила в одежде многоцветье и рюши, то Аликс предпочитала строгие и слегка консервативные платья с красиво ниспадающими складками, приводя свекровь в возмущённое состояние своей «гессенской ограниченностью».

Пока был жив Николай,  Александра Фёдоровна молча сносила диктат свекрови. Но после его смерти положение дел моментально изменилось. Аликс мгновенно избавилась от опеки свекрови, везде и во всём принимая собственные решения, а вот с этим Мария Фёдоровна смириться не желала.

– Я уверена, это Элла настраивает Сергея! Это всё она! – повторяла Императрица, исступлённо сжимая свои нежные руки в кулаки.

– Да полноте, Минни! Вы глубоко ошибаетесь, считая, что Элла что-то значит для Сергея, – пренебрежительно сказал Николай Михайлович. – Ходят слухи, что Сергей вовсе не уделяет ей внимания и чуть ли не открыто живёт со своим шталмейстером Мартыновым²³⁷, – продолжил он, выдержав многозначительную паузу.

– Что ты хотел этим сказать? – спросил Владимир Александрович. – Что за вздор?

– Я лишь повторяю то, о чём давно говорит весь Петербург… Что Сергей известный bougre.²³⁸ Про это долгое время говорила вся Москва, пока он там был генерал-губернатором. Зачем делать вид, что для тебя это такая новость?

– Это уж слишком, Бимбо! – взорвался Владимир Александрович. Он вскочил с дивана и, не в силах сдержать эмоции, сорвался на крик. – Как ты смеешь в моём присутствии повторять всякие мерзости о моём брате? Ты, Великий Князь и русский генерал, уподобляешься той черни, которая судачит на кухне, обсуждая своих господ! Я не желаю это слушать!

Николай Михайлович хотел что-то сказать, но фельдмаршал повернулся к Марии Фёдоровне и сдержанно поклонился:

– Позвольте мне удалиться, Ваше Императорское Величество! Я вынужден откланяться, вместе с Марией Павловной!

Не дожидаясь позволения, Великий Князь щёлкнул каблуками, и быстро вышел из гостиной, громко хлопнув дверью. Мария Павловна неловко попрощалась и засеменила следом. Вечер был окончательно испорчен.

Глава 33

По понедельникам приёмная государственного канцлера всегда была полна людей самых разных чинов и званий. Рядом с лощёным офицером Генерального Штаба мог сидеть инженер-изобретатель с полусумасшедшими глазами, а бородатый купец-старовер мог увлечённо общаться с акцизным чиновником, обсуждая последние европейские новости.

8-е апреля 1896 года не было исключением из правил. Посетителей было очень много. Когда адъютант доложил графу Игнатьеву, что в приёмной дожидается молодой князь Белосельский-Белозерский,²³⁹ Николай Павлович приказал его пригласить. Он знал, что князь не только принадлежит к древнему роду, происходящему от самого Рюрика, но и является родным племянником покойного «белого генерала» Михаила Дмитриевича Скобелева.

Князь вошёл в кабинет канцлера чётким строевым шагом. Породистое благородное лицо, тонкие чёрные усики. Строгая чёрная блуза, туго перетянутая ремнём с револьверной кобурой, сверкающие сапоги со шпорами. На левой согнутой руке – чёрная фуражка, на околыше которой зловеще сверкала серебристая «адамова голова», ставшая эмблемой Добровольной охраны.

– Ваше Высокопревосходительство! Честь имею явиться, поручик…

– Полноте Вам, князь!– с укоризной сказал канцлер. – Вы ведь в форме Добровольной охраны, так что никаких «Высокопревосходительств»… Обращайтесь ко мне по имени-отчеству и присаживайтесь. В ногах правды нет, даже в Ваши молодые годы.

Князь поблагодарил и устроился в кресле. Канцлер пристально посмотрел на посетителя.

– Адъютант доложил мне, что Вы весьма настойчиво требовали аудиенции. Что привело Вас ко мне?

– Николай Павлович! Меня привели к Вам обстоятельства чрезвычайного характера. Я не могу никому доверить имеющиеся сведения, кроме Вас либо же Государыни. Я прекрасно понимаю, что своим приходом ставлю себя в весьма сомнительное положение, но честь офицера не позволяет мне умолчать о ставших известными мне обстоятельствах, которые касаются Высочайших особ.