Гессенская волчица - [108]

Императрица заняла своё любимое кресло, в окружении придворных дам, которые за долгие годы общения стали для неё почти родными.

Великий Князь Николай Михайлович поставил кресло подле камина и наслаждался видом языков пламени. Довольно красивый 37-летний холостой мужчина, очень умный, изворотливый и язвительный, он тяготился военной службой вдали от Петербурга. Будучи от природы прожжённым интриганом, он скучал в провинциальном Тифлисе, чередуя командование Мингрельским гренадерским полком с попойками в офицерском собрании и с собиранием бабочек для своей энтомологической коллекции. Ни генеральский чин, ни обещанное вскоре командование Кавказской гренадерской дивизией не утешали его больное самолюбие. Великий Князь считал себя достойным гораздо большего.

Молодые великие князья держались особняком, усевшись в дальнем углу и тихо переговариваясь между собою. Наследник престола Михаил Александрович держался весьма скромно и даже скованно, а вот его двоюродные братья были веселы, развязны и не уставали развлекать друг друга. Великий Князь Кирилл Владимирович, стройный красавец-гардемарин с тонкими усиками, вполголоса рассказывал очередную морскую байку, недосказанную за обеденным столом. Его младший брат Борис, затянутый в скромный юнкерский мундир Николаевского кавалерийского училища, ухмылялся и с большим трудом сдерживал распирающий его смех.

Владимир Александрович не выдержал затянувшейся паузы и обратился к Императрице:

– Минни! Я порядочно одичал в своём Хабаровске… Видели бы Вы, какая это глухомань, где нет ни одного порядочного ресторана. Я уже не говорю про театр или балет… Приличного шампанского днём с огнём не сыщешь… А эти мерзкие купчишки пытаются продать мне какую-то кислятину, выдавая за настоящий Moum sec cordon vert.²³⁰

– Ты мне писал, что полностью занят только службой, своими полками и батальонами, лазаретами и казармами, – язвительно заметила Мария Павловна. – Какие уж там театры или балерины…

Великий Князь сделал вид, что не заметил недовольства жены. Вступать в полемику с вечно фрондирующей Михень не входило в его планы. Владимир Александрович приехал в столицу совсем ненадолго и хотел из первых рук узнать, что же тут происходит без него.

Мария Фёдоровна поспешила поддержать разговор:

– Мы хотя и не в Хабаровске обитаем, но тоже одичали. За этот год в России всё встало с ног на голову. Она не желает никого слушать, сама всё решает, принимая воистину безумные решения. Господи, если бы покойный Саша только мог знать, что сотворит эта гессенская фрау.

– Но ведь она слушает всё, что ей советуют Сергей и Игнатьев? – тихо спросил Владимир Александрович.

– Слушать то она слушает, но я вижу, что многие решения она принимает уже сама, ни с кем не советуясь. Она лишила мой двор содержания, которое мне оставил мой Ники. Она не позволила мне пользоваться «Полярной звездой», нагло заявив, что я могу поехать в Данию поездом! – голос Императрицы возмущённо задрожал.

– О чём Вы говорите, Минни, – вмешалась Мария Павловна. – У Вас Аликс отобрала всего лишь одну яхту, а у Алексея она отобрала весь русский флот! Он теперь генерал-адмирал лишь на бумаге, а всем заправляет морской министр.

– Я знаю Ломена, как честного и знающего морского офицера, – заметил Владимир Александрович.– Уверен, что он сделает всё для того, чтобы русский флот был на высоте.

Графиня Толстая²³¹ не сдержала смех. Эта семидесятилетняя старуха, которая не жаловалась на память, знала весь военный и чиновный Петербург и помнила про многих высокопоставленных особ столько всего малоприятного.

– Ваше Императорское Высочество не всё знает про нашего морского министра, – самодовольно сказала она, обращаясь к Владимиру Александровичу. – Он в юные годы был ох какой озорник, так шалил, что до Государя доходило.

– Я об этом ничего не знала, – удивилась Мария Фёдоровна. – Ломен, он ведь с покойным Ники был в плавании. А Саша специально приказал подобрать для сына благопристойную компанию.

В гостиной воцарилась тишина. Все присутствующие жадно обратили свои взоры на статс-даму, ожидая интересного продолжения. Софья Дмитриевна, явно довольная произведённым эффектом, продолжила своим скрипучим голосом:

– Ломен и генерал Баранов, который ныне полицией заведует, будучи молодыми мичманами, ухаживали за актрисой Ораниенбаумского театра. Не помню уже её фамилию… В один вечер она согласилась ужинать с ними после спектакля, да только публика по окончанию пьесы бесконечно вызывала её «на бис». Ломен возмутился, что желанный ужин так долго откладывается, пошёл на сцену, спустил штаны. Баранов поднял занавес… и восторженная публика вместо артистки увидела мичманскую задницу. Поднялся скандал, но мичмана убежали.

Императрица, Мария Павловна и графиня Строганова²³² смущённо зафыркали, пытаясь соблюсти приличия. Зато Владимир Александрович смеялся от души.

– Софья Дмитриевна, и чем закончилась эта история? – весело спросил он.

– Да ничем. Утром Ломен явился морскому министру, которым был Краббе.²³³ Честно доложил о произошедшем. Адмирал расхохотался и спрашивает: «Ты этим дуракам жопу показал?» Ломен ему отвечает: «Так точно, жопу показал!» Краббе приказал мичману ехать в Кронштадт и сесть под арест на двое суток. Потом министр поехал к Государю и доложил ему о «подвиге» мичмана. Ваш батюшка, Ваше Высочество, Государь Александр Николаевич, вечная ему память, изволил смеяться. Когда ораниенбаумский полицмейстер представил свой протокол, ему ответили, что Государю об этом деле известно и что мичман уже наказан.