Генрих IV. Людовик XIII и Ришелье - [9]

Карл IX бросил на него косой взгляд — один из тех взглядов, какие были характерны для Карла IX.

— Я просил привести моего брата, — сказал он.

— А разве я не ваш брат?

— Нет, — отвечал Карл IX. — Мой брат, тот, кто любит меня и кого люблю я, это Генрих Беарнский.

Пришлось послать за тем, кого требовал привести ко­роль.

Екатерина приказала провести его под аркой, у кото­рой стояли аркебузиры. Беарнец сильно испугался, но его подталкивают вперед: он входит в комнату короля, и тот протягивает к нему руки. Мы уже говорили о том, как легко Генрих мог ронять слезы: рыдая, он бросается к кровати.

— У вас есть причина оплакивать меня, — обратился к нему король, — ибо вы теряете доброго друга. Если бы я поверил тому, что мне говорили, вас бы уже не было в живых; но я всегда вас любил. Не доверяйте ...

Королева-мать прервала его:

— Не говорите так, государь.

— Сударыня, я говорю так, ибо это правда. Поверьте, мой любимый брат, я всегда доверял только вам, моей жене и моей дочери. Молитесь Господу обо мне. Про­щайте.

Тот, кому Генриху Беарнскому не следовало доверять, был Генрих Валуа.

И потому, вырвавшись из рук Генриха Валуа, Генрих Беарнский одним духом домчался до Гиени.

Прибыв в Гиень, Генрих, который уехал, не предупре­див жену и не попрощавшись с ней, написал ей, по сло­вам автора «Исторических мемуаров и суждений», весьма вежливое письмо, где он просил ее посо­действовать тому, чтобы король оказывал ему доверие, и сообщить придворные новости, чтобы согласовать свои действия с тем, что они будут содержать.

Добрая королева все ему простила и устроила дела своего брата, Генриха Алансонского, и своего мужа, Ген­риха Наваррского, приказав, как уверяют, убить своего врага Дю Га. Обвинение суровое, но в ту эпоху подобное случалось нередко и убийство, как говорят сегодня, было в моде.

Вот, впрочем, что в своих «Мемуарах» Маргарита гово­рит о Дю Га:

«К этому времени Ле Га был уже мертв, убитый по приговору Божьему, когда он принимал паровую ванну. Как если бы его тело, испорченное всякого рода мер­зостями, было отдано гниению, которое разъедало его уже давно, а его душа отдана демонам, которым он служил колдовством и всякого рода гнусностями ...»

Если верить Брантому, «этот Дю Га был самым превос­ходным человеком своего времени». Правда, Дю Га был фаворитом Генриха III, а Брантом, воплощение лести, 29

льстил фавориту даже после его смерти; разве король еще не был жив?

Дю Га был убит через несколько дней после побега Генриха IV, у себя дома, будучи больным, Гийомом Дюпра, бароном де Вигго.

Депорт, автор очаровательной вилланеллы «Пастушка Розетта», которую герцог де Гиз распевал за несколько минут до того, как он был убит, сочинил по случаю убий­ства Дю Га довольно красивый сонет, заканчивающийся следующими строками:

Вот так, в постели, слабый и больной,

Он был убит злодейски в час ночной.

Убийцы эти подлые — не те ли,

Что днем и глянуть на него не смели?[6]

То ли желая вернуться к мужу, то ли страшась ока­заться раздавленной в политических распрях, Маргарита, ко всеобщему удивлению, попросила разрешения при­соединиться к Генриху, находившемуся в Гиени; однако это было запрещено ей королем, выставившим предло­гом, что он не желает, чтобы его сестра жила с ерети­ком.

Наконец, когда королева-мать решила лично отпра­виться в Гиень, чтобы провести переговоры с Генрихом, Маргарите было позволено сопровождать ее в этом путе­шествии.

Однако, вне всякого сомнения, королева-мать не вполне рассчитывала на обольстительность своей дочери, какой бы обольстительной та ни была, ибо она взяла с собой то, что сама называла своим летучим эска­дроном — эскадроном, который состоял из самых кра­сивых девушек королевства и наличный состав которого, по словам Брантома, порой доходил до трех сотен.

Этот знаменитый летучий эскадрон, упоминаемый в мемуарах и памфлетах того времени, был в руках Екате­рины Медичи мощным средством обольщения.

В самом деле, Александр Македонский устоял перед чарами жены и дочерей Дария, а Сципион — прелестной испанки, невесты Аллуция, имя которой история забыла сохранить для нас; Октавиан устоял перед чарами Клео­патры, а Наполеон — Луизы Прусской. Но каким обра­зом мужчина, будь он полководцем, королем или импе­ратором, может противостоять целому эскадрону из трехсот женщин одна другой красивее и соблазнительнее, да еще находящихся под началом такого командира, как Екатерина Медичи?

Разумеется, человек с темпераментом Генриха IV, глав­ной чертой характера которого никоим образом не была воздержанность, должен был поддаться этому искуше­нию.

И он поддался.

Лавры победительницы достались красавице Дейель.

Это была гречанка с острова Кипр, три тысячи лет тому назад давшего Венере прозвище Киприда. Будучи ребенком, она играла на развалинах Амафунта, Пафоса и Идалиона, и, когда в 1571 году остров был захвачен и разграблен турками, ей удалось спастись на венециан­ской галере. Она была представлена ко двору Екатерины, и та, найдя ее необычайно красивой и рассудив, что подобная красота может послужить ей самой, зачислила ее в свой летучий эскадрон.

«Она и г-жа де Сов, —