— Дельце одно хочет поручить нам, рыба-салака.
— Сам ты салака! Тебе поручать будет, что ли?
Степка провел последний раз щеткой по ботинку и, видимо оставшись довольным своей работой, сказал:
— Не только мне, братуха.
— Ты не обезьянничай! Говори толком!
— Я и говорю толком: тебе, Комару. А потом еще Тане и Мане. Вчера на Падун приехали. Хорошие девчонки. Из Ленинграда.
— Не хочу я никаких дел иметь с твоими Танями и Манями! Понял?
Я думал, что Степка начнет кипятиться, обзывать меня писателем и так далее, но ничего этого не произошло. Степка отвернулся и стал молча зашнуровывать ботинки. Ну что ж, не хочешь разговаривать, и не надо. Обойдемся и без тебя.
Я хлопнул дверью и вышел на улицу. Как насолить Степке? Пожалуй, лучше всего объявить ему бойкот. Не замечать, не отвечать на вопросы и, конечно же, не брать больше в руки веника и топора. Надо перетащить на свою сторону и Комара. Не дорога Степке дружба, пусть остается со своими Танями и Манями!
Приняв такое решение, я отправился разыскивать Комара. Падун — не Москва, человек здесь не затеряется. Я подошел к шестой палатке и увидел худощавого веснушчатого паренька с шапкой рыжих кудрявых волос на голове.
Комар вытряхивал из матраца серую пыльную труху. Рядом поблескивала степным золотом гора свежей пушистой соломы.
— Здравствуй, — сказал я и протянул мальчишке руку. —Ты Комар?
— Ну я.
— Дружить будем?
Комар подозрительно покосился на меня и спросил:
— Тебя Степка подослал?
— Ничего подобного! Я объявил Степке бойкот. Теперь мы с ним враги.
Лицо Комара оживилось. В глазах блеснули искорки.
— А не врешь?
— Вот еще! А почему ты со Степкой поссорился?
Комар помолчал, снова смерил меня недоверчивым
взглядом:
— Ивана Грозного он мне испортил.
— Какого Грозного?
— Того, что сына копьем убил. Подошел к картине и сказал: «Долой кровавых царей!» — и размазал все лицо.
Мне было очень приятно познакомиться с художником. Я помог Комару набить соломой матрац и вместе с ним пошел в палатку. В самом углу за фанерной перегородкой стояли две кровати, табуретка; над столом, прикрепленная булавкой к брезенту, висела картина. На ней были нарисованы зеленое море, черные скалы и человек с волосатым лицом.
— Кто это?
— Неужели не узнаешь? — удивился Комар.
Мне не хотелось огорчать нового товарища, но узнать, кого он изобразил на картине, я решительно не мог!
— Это Пушкин, — подсказал Комар. — С картины художников Репина и Айвазовского.
Но дружба дружбой, а кривить душой я не мог.
— Пушкин был молодой, а у тебя бородатый старик, — сказал я.
— Это не борода, а бакенбарды. Раньше все такие выращивали.
Комар помрачнел. Наверно, обиделся, что я не похвалил его картину.
— Ты думаешь, людей легко рисовать? — спросил он. — Даже у Айвазовского люди не получались…
— А ты бы рисовал только одно море, — посоветовал я.
— Без людей неинтересно…
Комар был прав. Картины и книжки без людей не стоят выеденного яйца.
Кстати, я сообщил Комару, что хочу писать о своей жизни, и пообещал показать ему тетрадку. — Пойдем завтра на порог, — предложил я Комару. — Ты будешь рисовать, а я писать. Идет?
Комар охотно заключил союз. Мы крепко пожали друг другу руки и поклялись дружить до гроба.
Так и начался великий заговор против Степки…
Глава одиннадцатая
ЧТО ПРИДУМАЛ АРКАДИЙ. У ПАДУНА. ИЗМЕНА КОМАРА
Степка встретил меня вопросом:
— Где ты ходишь? Целый час ищу!
Я сделал вид, что не расслышал. Сел к столу и начал перечитывать тетрадку.
— Ты что, оглох?
Я снова промолчал и еще внимательнее склонился над тетрадкой.
Степка подошел ко мне, сел напротив:
— Что за мода такая? Почему молчишь?
— Не о чем разговаривать.
— Чудило, чего сердишься? Я тебе штуку одну хочу рассказать.
— Какую еще штуку?
— А такую. Аркадий нам дело хорошее придумал.
И Степка рассказал мне, что придумал братуха Аркадий.
Наши плотники построили на Падуне несколько домов. Теперь мы должны помогать плотникам — выносить из домов мусор, стружки, мыть окна и двери.
— И это все? — разочарованно спросил я Степку, когда он закончил рассказ.
— Не нравится?
— Очень нравится. Ищи веник. Сейчас побегу.
Нет, я просто не понимаю — из-за такого пустяка отрывать человека от дела!
Я обмакнул перо в чернильницу и начал писать.
— Бросишь ты свою чепуху или нет? — вскрикнул Степка и даже стукнул кулаком по столу.
— Не стучи, пожалуйста! Из-за тебя кляксу посадил.
— Я тебе кляксу под глазом посажу! Понял?
— Мы еще посмотрим, кто кому посадит!
Степка поднялся из-за стола, расстегнул, а затем снова застегнул рубашку на все пуговицы.
— Значит, не хочешь помогать добровольцам? Тихо почти шепотом спросил он.
— Почему не хочу? Просто у меня нет времени. По-твоему, дневник чепуха, по-моему — нет. Мы друг друга не понимаем.
— Я тебя понимаю! Я тебя как облупленного вижу!
— И я тебя вижу как облупленного. Вот… А завтра я иду на Падун писать дневник про Братскую ГЭС.
— Ага! Ну хорошо, ты еще меня узнаешь!
— Можешь не «агакать»! Комар тоже со мной идет.
Когда Степка услышал про Комара, он даже глаза
вытаращил.
— Комар с тобой не пойдет. Он не такой пустоголовый, как ты. Писатель!
Степка не знал, что говорить, как выместить на мне свою злобу. Он долго смотрел на меня уничтожающим взглядом и вдруг крикнул:
