Генеральная проверка - [86]

В руках Лука держал кожаный саквояж, где вместе с акушерскими инструментами лежали две бритвы, точильный ремень и машинка для стрижки волос. Лука сразу же принялся за дело — прицепил ремень к крюку в стене и начал точить бритву. Димитров смотрел на него удивленно и немного недовольно, потому что ему предстояло сбрить бороду.

— Таковы законы революции, товарищ Димитров, — с улыбкой успокаивал его Лука. — Раз нужно — станем бриться, ничего не поделаешь. Мы всегда на своем посту, всегда готовы!

Димитров погладил свою черную бороду, улыбнулся.

— Вот сейчас и приступим, — продолжал Лука, правя бритву на ремне. — Сначала сострижем ее машинкой, а потом уж сбреем подчистую!..

— Борода у меня вроде талисмана.

— И мне ее жаль, товарищ Димитров, да никуда не денешься…

— Эх, Лука, плохой ты друг! Ну уж ладно, брей! Не будем нарушать законы революции ради моей бороды!

Пока Лука брил черную бороду Димитрова, обмениваясь с ним шутками, в соседней комнате Панов и Коларов приводили в порядок документы, нужные им на следующий день для поездки в Выршец. Все печати и подписи были в порядке — комар носу не подточит. Согласно документам они ехали для приема нового здания минеральных бань на этом курорте — Димитров под видом предпринимателя, а Коларов под видом инженера-строителя. Дорога в Выршец шла через Петроханский перевал, охранявшийся войсками, и для проезда необходимо было иметь соответствующие пропуска.

25

Наконец все «процедуры» были позади. Ушли Панов и майор, покинул квартиру и «акушер» со своим кожаным саквояжем. Наступила полночь. Стихли шум и гомон. Были слышны лишь удары настенных часов. Необычная тишина царила и в квартире инженера-строителя Манола Сакеларова в доме номер 94 по улице Царя Бориса.

Это был низкий одноэтажный дом, фасадом выходивший прямо на улицу, с подъездом, к которому вели несколько каменных ступеней. На окнах висели тяжелые, всегда задернутые портьеры. Уличный шум легко проникал в комнаты этого дома, но сейчас, во время комендантского часа, в них стояла тишина. Тишина заставляла присутствующих говорить шепотом, то и дело оглядываться на окна, когда на улице слышались шаги. Впрочем, все уже было сказано, вещи были собраны и уложены. Здесь было все, что нужно предпринимателю и его инженеру-строителю. Им не оставалось ничего иного, как лечь спать, что они и сделали. Но сон не приходил. Обоим казалось, что все еще что-то забыли сделать. Постоянно в сознании всплывали недосказанные слова, отдельные фразы, реплики, произносившиеся на последнем заседании. Перед глазами каждого стояла фигура Луканова, и никто не знал, как до конца объяснить себе его упрямую защиту собственной позиции, хотя можно было привести тысячу аргументов и объяснений поведения их старого товарища и друга. Им становилось жаль его, хотелось понять и оправдать, но примириться с его упрямством они не могли. Кроме того, они опасались, как бы он не попытался еще раз отменить восстание, как он сделал это 19 сентября. Коларов даже спросил неуверенно, как бы задавая вопрос самому себе:

— Как ты думаешь, Георгий, не ошиблись ли мы, оставив его в составе центрального руководства?

Этот вопрос поразил Димитрова.

— Фактически, — продолжал Коларов, — мы оставили на посту секретаря по организационным и политическим вопросам человека, который все еще колеблется, который все еще не отказался от тактики девятого июня. Как он будет проводить в жизнь партийные решения?

— Но там Тодор Петров, Антон Иванов, там молодые товарищи Коста Янков, Димитр Гичев…

— Все это верно. Но сейчас он секретарь по организационным и политическим вопросам! Подумай только, что это значит! Он возглавляет партию в тот момент, когда она вступает в решительный бой… Нет, это недосмотр с нашей стороны, дорогой Георгий! Это явная ошибка!

Наступило долгое молчание. Затем они снова принялись перебирать все аргументы «за» и «против», стараясь найти оправдание своим действиям. Как перевалило за полночь, они даже не заметили.

Спать им пришлось недолго. В пять часов утра, как только кончился комендантский час, прибыл вездесущий Панов. Он постучал в дверь, как условились. Они сразу же вскочили и принялись лихорадочно готовиться в дорогу. Панов принес им на завтрак теплые пирожки, а для Димитрова небольшое письмецо от Любы. Люба, которая тоже принимала активное участие в работе софийской партийной организации, написала мужу несколько слов. Она желала ему успеха в предстоящем деле и мысленно обнимала его. Она просила его беречь себя, помнить о застарелом бронхите. Димитров несколько раз прочитал эти скупые строчки, улыбнулся, на щеках у него появился румянец, гладко выбритое лицо просветлело. Они не виделись почти месяц. И сейчас это письмецо послужило ему радостным, счастливым предзнаменованием. Оно было такое короткое, но подействовало на него как слова легендарной матери, которая когда-то, в незапамятные времена, подавая уходящему на войну сыну щит, сказала: «С ним или на нем!» Все это было так же прекрасно, как те цветы, которые Люба приносила ему каждое утро.

Пока Димитров перечитывал письмо, Коларов закончил сборы. Когда он вышел из соседней комнаты, его было почти невозможно узнать — на нем были бриджи, спортивного покроя пиджак в клетку, желтые очки и охотничья шляпа. Инженер-строитель, приехавший из далекого Тироля…