Генеральная проверка - [69]

— Вы арестованы.

Мои протесты ни к чему не привели. Меня тут же препроводили в полицейский участок на вокзале, не дав поздороваться с близкими, которые пришли меня встретить…

О моей поездке в Софию полиция не хотела и слышать. Полицейский обруч стягивался вокруг меня все туже. Мне стало известно, что группа террористов собиралась похитить меня из полицейского участка, где я находился, и по настойчивому требованию товарищей властям пришлось направить к участку воинское подразделение для охраны меня.

Матери разрешили повидаться со мной в участке. Бедная старушка, до которой конечно же доходили тревожные слухи о моей судьбе, во время свидания ничем не выдала своего беспокойства. С печальной улыбкой она благословила меня. Эта встреча оказалась для нас последней.

Чтобы как-то убить время, я решал в камере математические задачи и читал роман русского писателя. Это была книга из библиотеки моего брата. По крайней мере, это делать мне не запрещали. Однажды полицейский пристав сообщил мне, что меня собираются отослать обратно в Варну, поскольку я прибыл оттуда: пусть варненские власти решают, как со мной поступить. Было похоже, что при режиме генералов и профессоров Болгария распалась на феодальные вотчины, в которых абсолютными хозяевами были местные князьки. В тот же день под охраной полицейского агента меня снова отвезли в Варну и передали в руки хорошо мне известного градоначальника-радикала, который любезно освободил меня, но категорически отказался выдать разрешение на поездку в Софию.

Так как на все мои требования и требования софийских товарищей разрешить мне поездку в Софию градоначальник отвечал, что ждет указаний сверху, а эти указания, несмотря на все принятые меры, никак не приходили, мне стало ясно, что надо ехать в Софию без разрешения, с риском оказаться арестованным. И вот однажды вечером, провожаемый женой Георгия Желязкова Верой и маленькой девочкой, ее племянницей, я сел в вагон третьего класса, выбрав в нем самое темное место, хотя вагон и так был освещен очень плохо. До Софии я добрался без происшествий.

Наконец София! Вот она, София!»

Его устроили на нелегальной квартире неподалеку от моста Львов, принесли газеты, воззвания и директивы ЦК, решения партийного Совета — материалы с самого первого дня переворота 9 июня. Все это нужно было прочитать, проштудировать, изучить, чтобы подготовиться к предстоящей встрече, которая должна была все решить. Обвинения в том, что он не знаком с местными условиями, необходимо было опровергнуть. Как бывший юрист и опытный партийный работник с многолетним стажем, он умел собрать нужную информацию, не боялся полемики ради установления истины. Его увлекали открытые диспуты, в ходе которых возникали и рассматривались тысячи «за» и «против». Ничто не могло спутать логическую нить его мысли. В спорах он проявлял непреклонность. Ему необходимо было только поле боя. И вот теперь такая возможность ему представлялась. На своей нелегальной квартире он готовился к схватке. Он знал, что ему придется нелегко, особенно после роковой ошибки, допущенной его самыми близкими друзьями. Часто он повторял про себя: «Платон мне друг, но истина дороже!» И ради этой истины он хотел быть во всеоружии.

«Товарищей из Центрального Комитета, — пишет он в своих воспоминаниях, — я застал в тревоге о будущем. Но самым печальным было то, что в стремлении любой ценой защитить уязвимую для критики Коминтерна позицию, рассеять уже появившиеся среди коммунистов сомнения относительно правильности политического курса партии в связи с событиями 9 июня. Центральный Комитет не делал никаких попыток разъяснить партии, возрастающую и вполне реальную угрозу ее разгрома фашистами, не ставил перед ней вопроса о необходимости решительного, в том числе и вооруженного, сопротивления, о ее подготовке к нему».

Первая встреча состоялась 5 августа 1923 года.

Проходила она в Партийном доме в малом зале заседаний. Присутствовали все члены партийного Совета, за исключением тяжело больного Димитра Благоева (как известно, в мае следующего года он умер). Узнав о прибытии Коларова, Благоев попросил, чтобы его завезли на извозчике в Партийный дом для встречи с Коларовым. Просьбу Благоева выполнили, внесли его в кресле на третий этаж, настолько тяжелым было состояние здоровья партийного руководителя. Коларов говорил с ним недолго, объяснил основные причины своего спешного приезда в Болгарию, изложил мнение Коминтерна. Благоев ничего ему не возразил, пожелал успехов в работе и уехал. В этот дом он уже никогда больше не вернулся.

Итак они собрались без него — энергичные, в расцвете сил. Здесь были Тодор Луканов, Христо Кабакчиев, Наим Исаков, Антон Иванов, Тодор Петров, Георгий Попов, Борис Хаджисотиров. Присутствовали и молодежные вожаки Димитр Гичев, Коста Янков, Марко Фридман.

Коларов прибыл с небольшим опозданием в сопровождении Георгия Димитрова. Присутствующие встретили его радушно, хотя и испытывали некоторую тревогу. Кое с кем из членов совета он уже успел встретиться и побеседовать на своей нелегальной квартире. В ходе этих предварительных встреч он, как говорится, прощупал почву, С Георгием Димитровым они разговаривали несколько раз и по общим вопросам, связанным с изменением позиции в отношении оценки событий 9 июня, пришли к единому мнению. Это единомыслие обнадеживало посланца Коминтерна, потому что он уважал Димитрова и верил его открытым, реалистическим и смелым суждениям. Коларов также полностью полагался на его ум и революционную решимость, особенно необходимую в такой сложный политический момент. С остальными членами Совета он пока не имел возможности побеседовать и опирался на свои предыдущие впечатления о них, сложившиеся в ходе долгих лет совместной борьбы, личной дружбы, учебы в гимназии и университете. Он надеялся, что найдет пути к их сердцам. В беседе с Кабакчиевым, строгое логическое мышление которого приходилось ему по душе, он уже нашел некоторые точки соприкосновения. Коларову нравилась холодная сдержанность Кабакчиева, знакомая ему еще по гимназическим годам в Варне, нравилось его упорное стремление к истине, а уж в честности и откровенности его он не сомневался. С Антоном Ивановым и Николой Пеневым найти общий язык Коларову казалось совсем легко — их рабочая совесть позволяла твердо надеяться на это. Знаком ему был и дисциплинированный самоковский адвокат Борис Хаджисотиров. Уверен он был и в трезвости ума Тодора Петрова, с которым у них когда-то были общие профессиональные интересы. Не знал он только Георгия Попова и как будто ничего от него не ожидал… Но одним голосом больше, одним меньше — какое это имеет значение! Важной в данном случае была позиция Луканова. Коларова смущала его твердая непреклонность и его слабость к резолюциям. Будучи в течение нескольких лет членом, а потом и секретарем Центрального Комитета по организационным вопросам, Луканов завоевал широкую популярность и уважение коммунистов. Товарищи высоко ценили его за эрудицию и дисциплину, которую ему удалось наладить в партии. Его называли Железным человеком, выражая тем самым товарищеское уважение к его характеру; гордились созданной им строй-пой организационной системой. Его часто хвалили, ссылались на его мнение, как обычно ссылаются на мнение руководителя. Скромный по природе, он не обращал внимания на похвалы, но все же каждый раз при словах «Железный человек» сердце его вздрагивало. Он даже улыбался грустной улыбкой и говорил своим близким друзьям: «Если бы это было так!»