Гендер и язык - [205]

Гомосексуалистов-трансвеститов и работников службы «секс по телефону» можно было бы описать как постмодернистские «симулякры»[99], копии без оригиналов, в том смысле, что женственность, которую они изображают, является утрированным стереотипом, подделкой. Важно, хотя это и не новое наблюдение, что гендер можно подделывать таким образом именно потому, что модель «воплощения», которая принимает анатомию как судьбу, все еще сильно укоренена в повседневном понимании. Однако по этой же причине «подделка гендера» мало что меняет. Воздействие подделки зависит от воспринимаемого отношения к «действительности»; аналогично разрушительное удовольствие, требующее пренебречь гендером, зависит от дальнейшего существования – неважно где – строгих гендерных норм. Игра с правилами лишь сохраняет правила в игре.

Возможно, что широко восхваляемая постмодернистская подвижность гендерных границ может функционировать на уровне, который Сьюзан Гал называет «идеологически-символическим», чтобы еще прочнее удерживать на месте определенные культурные конструкции гендера. «Подвижность» означает, что отдельным субъектам дается разрешение на пересечение ранее запрещенных границ; но гендеризованные значения и предлагаемый выбор идентичности с каждой стороны совершенно не являются «подвижными». Напротив, они, вероятно, закостенеют в своих наиболее гротескных и дихотомических формах. Это действительно может означать изменение исторических форм гендерных отношений, но с позиции некоторых феминистских теорий это явно изменение не в лучшую сторону.

Что является интересным (и, возможно, тревожащим) с точки зрения феминисткой лингвистики – это все более заметная и самосознаваемая роль, которую, видимо, играет в этом процессе манипуляция языком. По иронии судьбы лингвистические описания, целью которых была критика современных форм женственности, используются для систематизирования «женского языка», чтобы индивиды вроде трансвеститов и транссексуалов могли потренироваться и стать более «настоящими» женщинами! Вряд ли можно убедительнее показать феминистам, какую опасность таит некритичное следование идеологии лингвистического дескриптивизма.

Сложность практики: а гендер ли это?

В ставшей уже классической статье под названием «Вся женщина» («The whole woman») Пенелопа Эккерт так обратилась к своим коллегам, придерживающимся квантитативной парадигмы социолингвистики:

Пол говорящего оказался одним из наиболее важных социальных факторов в квантитативном изучении фонологической вариативности. Однако пол не оказывает одинакового влияния на переменные… Это происходит потому, что пол не связан напрямую с речевым поведением, а отражает сложную социальную практику. Взаимосвязь пола с лингвистическими переменными является лишь отражением воздействия гендера на речевое поведение… Однако так как гендерные различия входят в различия в ориентации относительно других социальных категорий, влияние гендера на речевое поведение может проявляться в различиях внутри половых групп [1989, 245, курсив наш. – Д. К.].

Эккерт не просто критикует тех лингвистов, для которых разделение всех информантов на «мужчин» и «женщин» является самоочевидным и достаточным основанием для обобщения половых или гендерных различий. Еще более провокационно она говорит о том, что влияние гендера может проявиться в поведенческих различиях между женщинами или мужчинами. Далее, она объясняет это, утверждая, что гендерные различия «входят в раз-линия в ориентации относительно других социальных категорий». Быть женщиной или мужчиной, с этой точки зрения, – значит не столько существовать в некой абстрактной единой категории «женщин» или «мужчин», сколько жить с другой социальной идентичностью (такой как расовая, этническая, региональная, субкультурная) определенным и гендерно обусловленным образом.

Не все феминисты одобрили бы идею, что гендер – это не более чем модуляция других социальных категорий, но возможно наиболее важным теоретическим изменением в феминистской лингвистике за последние двадцать лет является признание (в некоторых случаях все еще неполное и нечеткое) того, что нельзя легко отделить гендер от других социальных категорий при изучении его связи с речевым поведением. Невозможно говорить как родовая (generic) женщина или сделать себя таковой: «вся женщина» всегда также имеет класс, этническую принадлежность, культурную позицию. И все это будет влиять как на материальные формы гендерных отношений, с которыми она сталкивается (например, типичные формы экономической эксплуатации женщин не одинаковы в различных социальных классах), так и на символические репрезентации женственности и мужественности, к которым она имеет доступ или под влиянием которых она находится (например, чернокожие женщины и белые женщины могут ориентироваться на различные культурные модели «женственного» поведения, привлекательности и так далее). И наоборот, нельзя говорить о классе или этнической принадлежности, не принимая во внимание гендер. Разыгрывание, скажем, «белой буржуазной» идентичности невозможно без гендерного проявления.