Гендер и язык - [204]

Исследовать тезис «перформативности» в отношении языка и гендера важно: признавая основополагающую (в противопоставление просто указательной) роль использования языка, он также оставляет место активности и творчеству говорящих. Никто из феминистов не считает, что мы являемся абсолютно свободными личностями, но некоторых исследователей совершенно не удовлетворяют точки зрения, согласно которым говорящие являются автоматами, запрограммированными с ранних лет просто повторять «принятое» речевое поведение, установленное для их гендера. Отмечалось, что даже широко распространенные и традиционные виды гендерной идентичности могут (или даже должны), представляться разными способами. Как Кислинг [Kiesling 1997], так и Камерон [Cameron 1997] исследуют ряд вариантов для «разыгрывания» мужественности, которые используются в речевом поведении обычных белых мужчин, чья идеология гендера полностью неоппозиционна.

Наиболее серьезное возражение идеям, подобным взглядам Джудит Батлер, состоит, однако, в том, что, приписывая субъектам большую степень активности, они подразумевают степень свободы, которая отрицает материальность гендера и властных отношений. Как язвительно замечают Коттхоф и Водак [Kotthoff and Wodak, в печати], сомнительное убеждение некоторых теоретиков гомосексуализма в том, что одеваться в одежду противоположного пола или использовать язык противоположного пола – это революционный поступок, способный свергнуть существующую гендерную систему, – является как банальным, так и пошлым. По мнению названных авторов, необходимо всегда рассматривать институциональные контексты и властные отношения, в которых разыгрывается гендер. Еще одной проблемой «перформативности» является ее сосредоточенность на личности как на действующем лице «спектакля». Исследователи, чья основная задача заключается в изучении конструирования гендера и власти в речевом взаимодействии, вполне могут предпочесть подход, при котором социальная идентичность и властные отношения рассматриваются как «со-конструированные» или совместные «достижения». То, что мы не просто отдельные атомы, «забавляющиеся» в вакууме, особенно очевидно, когда исследуемым материалом становится язык, разновидность речевой деятельности, являющейся неизбежно межсубъектной. Это одна из причин, по которым для некоторых представителей феминистской лингвистики постмодернизм менее привлекателен, чем этнометодологические и символические интеракционистские традиции. Они также являются, по крайней мере, потенциально, образцами «гетерогенной» парадигмы Мэтью.

Вероятно, ранние определения перформативности Джудит Батлер (смотри цитату выше) действительно признают необходимость объяснять вопросы власти и межсубъектных процессов с учетом «жесткой регуляторной схемы», в рамках которой стилизуются тела и конструируются личности. Для представителей наук об обществе, интересующихся применением тезиса перформативности к конкретным примерам поведения, специфичность этой «схемы» и ее действие в определенном контексте будут гораздо более значимы, чем, видимо, для многих философских дискуссий. Слишком часто «гендер» в таких дискуссиях рассматривается в отрыве от социальных контекстов и деятельности, тогда как должно быть наоборот; это все равно, что отделить трансвестизм – концентрированное представление родовой женственности – от всех других видов деятельности, и объявить квинтэссенцией того, что значит «вести себя как женщина». Здесь таится сложность большинства социальных ситуаций, в которых повседневно разыгрывается гендер, не говоря уже об институциональном принуждении.

В этой связи Кира Холл [Kira Hall 1995] обращает внимание на парадоксальный довод: сотрудники службы «секс по телефону», используя «слабую» форму «женского языка», на самом деле являются «сильными» в смысле самостоятельности и высокой заработной платы. Но это лишь на первый взгляд имеет смысл, в конечном счете это наивно. Работа по предоставлению сексуальных услуг может рассматриваться как предложение некоторым женщинам довольно хорошей экономической сделки, но это невозможно понять безотносительно гендерного (также расового и классового) характера экономики вообще. Сделка «хороша» только при сравнении с другими сделками, доступными для определенных групп женщин. Более того, ценность женщин как сексуальных работников также определяется спецификой сексуальной экономики, в которой подавляющим большинством клиентов являются гетеросексуальные мужчины; женщины на этом рынке иногда могут быть продавцами, но они всегда являются товаром. Какое бы преимущество ни извлекали для себя отдельные женщины, используя особый вид языка в службе «секс по телефону», система значений, от которых зависит реализуемость такого языка, не помогает всем женщинам. Воспроизводя традиционное соединение женственности с беспомощностью и эротизмом, речевое поведение сотрудниц этой службы воспроизводит также идеологические основания, которые усиливают женщин как группы, – это признали сами информантки Холл. При этом система значений не изменяет лежащее в его основе материальное неравенство. Сотрудницы службы «секс по телефону» Холл – это не притесняемые жертвы, но любая власть и деятельность, которые они ухитряются получить, – часть системы: они оспаривают не торговлю женщинами, а только условия своего участия в этой торговле.