Гендер и язык - [203]

Как я упоминала ранее, можно реинтерпретировать мнение Лакофф о ЖЯ в соответствии с изложенным выше (этот вопрос излагается более подробно [Bucholtz and Hall 1995]). Феномен, который Лакофф «описывает» в работе «Язык и место женщины» («Language and Woman’s Place»), возможно, является не столько эмпирической реальностью, сколько символическим идеалом, который, по Сьюзан Гал, помогает привести в систему идеи о том, как должны говорить женщины и мужчины и, следовательно, до некоторой степени (реальность будет более вариативна), как они действительно говорят в определенных случаях. Если принять это новое толкование, оно, возможно, заставит замолчать критиков недостаточной эмпирической подтвержденности обобщений Лакофф. В то же время оно, по-видимому, предполагает, что связь между символическим пониманием и репрезентацией гендера и созданием гендерной идентичности в повседневном социальном поведении является важной областью для дальнейшего исследования.

Вывод из высказываний Гал о планировании и проведении эмпирической работы заключается в том, что лингвистическое поведение не может являться единственным объектом внимания исследователя: его необходимо соотносить с несколько более широким этнографическим (и часто также учитывающим исторические факты) описанием частных контекстов и идеологических систем, в которых происходит использование языка. В настоящее время, по-видимому, существует движение в этом направлении среди исследователей феминистской науки, иллюстрируемое, например, многими работами в сборнике, в который включена статья Гал [Hall and Bucholtz 1995]. Другим выводом из призыва Гал акцентировать «культурное конструирование языка, гендера и власти» является то, что две области исследования, которые часто считались отдельными, – исследование «обычного», или «естественного» гендерного речевого поведения и исследование гендерных идеологий, их (вос)произведения в СМИ, – следовало бы теснее взаимосвязывать.

Представляя гендер: лингвистика и постмодернизм

Сосредоточенность Гал на «идеологически-символи-ческой» природе гендерного конструкта имеет некоторое сходство с тезисом феминистско-постмодернистской «перформативности», развиваемым главным образом под влиянием трудов Джудит Батлер [Judith Butler 1990]; хотя уже отмечалось, что отчасти схожая совокупность идей может быть найдена в гораздо более ранних трудах символических интеракционистов и этноме-тодологов в традиции Ирвина Гофмана и Гарольда Гарфинкеля. Некоторые представители феминистской лингвистики выступают за использование феминистами более ранних формулировок, т. к. видят противоречия в феминистском постмодернизме (см., например, [Kotthoff and Wodak, в печати]). И в этом случае мы имеем дело с новой теоретической дискуссией, и я вернусь к ней ниже после обзора постмодернистского подхода.

Джудит Батлер предлагает версию «гетерогенной» парадигмы (в терминах Николь-Клод Мэтью), так как отрицает, что пол является основанием для гендера (и утверждает, что пол в нашем понимании – дискурсивно порождаем социальными отношениями гендера). В то же время Батлер описывает гендер как «перформатив», продукт повторно совершаемых действий. Эти действия условно рассматриваются только как внешние выражения первичной идентичности, но на самом деле они эту идентичность создают. «Гендер – это повторяющаяся стилизация тела, набор повторяющихся действий в жестких регулирующих рамках, которые застывают со временем, чтобы породить видимость сущности “естественного” вида человека» [1990, 33].

Хотя Батлер не обсуждает использование языка в этих терминах, легко увидеть, что, например, речь может быть проанализирована как «повторяющаяся стилизация тела», а некоторые новые исследования рассматривают перформативность и перформацию (речевую деятельность) как потенциально полезные понятия для исследования взаимоотношения языка и гендера. Например, Кира Холл [Kira Hall 1995] описывает, как работники службы «секс по телефону» используют речевые стили, напоминающие ЖЯ Робин Лакофф, чтобы представлять некую эротичную и беспомощную женственность, которую, как они полагают, хотят купить их клиенты. Холл также провела исследование среди хиджра (евнухов), говорящих на языке хинди: это другая группа, которая использует прагматическую категорию рода определенных языковых форм для представления гендерной идентичности, в случае с евнухами переключающейся с маскулинного на фемининное самоконструирование [Hall 1996]. Также существует интерес к институционализации гендерных норм для использования языка в коммуникативном тренинге для транссексуалов, намеренных изменить гендер: Бухольтц и Холл [Bucholtz and Hall 1995] сообщают, что инструкторы и их клиенты являются увлеченными читателями, например, Робин Лакофф и Деборы Таннен!

В этих примерах понятие «спектакль» (performance) имеет квазибуквальную силу, так как рассмотренные случаи являются намеренным или самосознаваемым спектаклем. По этой причине их можно рассматривать как маргинальные, не проливающие свет на «обычные» процессы конструирования гендера. С другой стороны, возросшее культурное значение таких феноменов, как транссексуализм, трансвестизм, и то, что теоретики гомосексуализма называют «gender fuck» (якобы разрушительная игра с гендерными различиями), может рассматриваться как новая теоретическая задача для феминистской мысли, поскольку эти феномены могут указывать на изменения, происходящие в формах (особенно городских и западных) гендерных отношений. Что же будет подразумеваться, если на вопрос Симоны де Бовуар «А есть ли женщины?» прозвучит ответ: «Да, но некоторые из них – (биологические) мужчины»?