Гендер и политика времени. Феминистская теория и современные дискуссии - [28]

В таких перспективах пол и гендер социально и дискурсивно созданы, а не существуют естественно: мужественность и женственность приобретают свое значение по отношению друг к другу, а не через их основание в репродуктивных органах. Это значит, что отождествление себя с мужчиной или женщиной — это не просто принятие нашего естественного состояния; скорее, это принятие нами того смысла, которое навязывается обществом, уделяющим особое значение некоторым аспектам нашей анатомии (так же, как и в случае цвета нашей кожи, но не цвету наших глаз или размеру ушной раковины). В современных обществах мужественность и женственность также конструируется в связи с конкретными образами времени: Памела Одих (Pamela Odih) утверждает, что «дискурсивное конструирование «мужественности» резонирует с также дискурсивным конструктом линеарного времени», а женственность поддерживает воплощенное, «реляционное» понимание времени (Pamela Odih, 1999, p. 14).

Поэтому эта версия феминизма считает, что атрибуты, которые назначены «женщине» и «мужчине», произвольны. Постмодернистский феминизм сохраняет и расширяет освободительную идею, что анатомия — это не судьба, а освобождение от этих фиксированных дихотомий, гендер не стабильное ядро нашей личности, а, скорее, множественный, текучий и свободно выбираемый. С этой точки зрения, гендерная идентичность также по своей сути проходящая и склонная к изменениям; некоторые авторы утверждают, что только поддержание и постоянное повторение соответствующего гендерного поведения дает возможность существовать этой идентичности. Таким образом, гендер — это не некая независимая субстанция, а то, что люди порождают своей деятельностью.

Эта идея «порождения гендера» имеет интересные параллели с теорией структурации Гидденса, рассмотренной нами в первой главе. Следую за его мыслью: так как социальные институты конституируются через практики, повторяющиеся во времени, они всегда могут быть изменены. То есть, если гендер «порождается», то это «порождение» может быть остановлено отказом вести себя в соответствии с принятыми гендерными нормами. Такие мысли привели Джудит Батлер (Judith Butler) (1990) к идеи о «гендерном представлении» и к тезису, что подавляющие структуры гендера и сексуальности могут быть изменены «греховными» формами поведения, такими как трансвестизм, идущими в разрез с гендерными предписаниями и нарушающими конвенциональные гендерные нормы (дискуссия по этому вопросу, см.: Grant, 1993; Segal, 1999; Squires, 1999; Weston, 2002). Но для этой книги больше подходит утверждение некоторых феминисток, что гендер может «порождаться» или «не порождаться» нашим использованием времени и создание темпоральных норм играет ключевую роль в поддержании подавляющих гендерных отличий. Эти идеи мы рассмотрим далее в седьмой главе.

Феминистская критика дихотомического мышления

Мысль о том, что «мужчина» и «женщина» — относительные и текучие понятия, а не стабильные и закрытые, связаны с более общей феминистской критикой дихотомического мышления (из большого корпуса литературы, см., например, Gatens, 1991; Barrett and Phillips, 1992; Coole, 1993; Squires, 1999; Zalewski, 2000; Prokhovnik, 2002; Lister, 2003). Гендерные и иерархические категории, лежащие в основе традиционной политической мысли (включая частное и общественное, разум и эмоции, цивилизацию и природу, автономность и зависимость, общее и конкретное), затрудняют или делают невозможным мышление инклюзивно и положительно о женщинах и ассоциированных с ними качествах, а мужчин продолжают рассматривать как эталон для всего человечества. Женщины могут быть признаны равными, только если они преодолеют свои «типичные» качества, делающие их «другими». Этот подход также загоняет нас в ловушку неправильных вопросов, предлагает неуместные ответы по типу «или/или», ограничивая творческие возможности и предотвращая дискуссии. Несомненно, настаивать на виде равенства, которое не рассматривает за свою исконную логическую точку мужчин, — это начать борьбу против самих основ западной философии.

В противоположность этому традиционному подходу, в настоящее время среди феминисток приобрела широкую популярность идея о необходимости в более открытых формах политических дискуссий, которые признают возможность «творческого напряжения» (Lister, 2003, p. 68), а не противопоставления, казалось бы, противоположных практик и идей. Эта феминистская идея делает акцент на диалоге и взаимосвязях, а не на границах и четко очерченных позициях. Такое мышление усиливает аргумент о том, что не существует абсолютных отличий между «женским временем» и «мужским». Это помогает нам понять, что хотя время может носить гендерный характер, все мы неизбежно воспринимаем его по-разному. В частности, феминистская критика разделений духовное/материальное, разум/эмоции дает возможность выявить, что субъективное восприятие и физическое переживание времени не имеет ничего общего с его объективным измерением и исследованием. Как будет показано в девятой главе, это дает возможность феминисткам ставить под сомнение научность и объективность таких количественных исследований использования времени. Кроме того, они напоминают нам, что субъективность и телесность присуща как мужчинам, так и женщинам, ведь они тоже часть природы с ее естественными и жизненными ритмами (например, влиянием циркадного ритма и понижением с возрастом способности к деторождению).