Гендер и политика времени. Феминистская теория и современные дискуссии - [29]

Как пишет Рая Прокховник (Raia Prokhovnik), очевидно, что абстрактные вопросы, связанные с духовным/материальным, разумом/эмоциями и общественным/частным имеют весьма ощутимые последствия для оценки использования времени. Таким образом, время, затраченное на оплачиваемую работу, рассматривается как рациональная деятельность в общественной сфере и ценится, так как она ассоциируется с разумом. Напротив, время, затраченное на заботу о членах семьи, рассматривается как эмоциональное, девальвированное в связи с его привязанностью к репродукции и телесности, невидимым как «работа» (хотя ручной труд также поддается девальвации в рамках этого подхода, его договорная природа означает, что он не рассматривается как просто «естественная» деятельность). Это наводит Прокховник на мысль, что «в конечном счете концепция работы, повсеместно использующаяся сейчас, это часть все того же разделения на материальное/духовное» (Prokhovnik, 2002, p. 13). Кроме того, девальвация деятельности, традиционно ассоциировавшаяся с женщинами в пределах этой иерархической модели, ведет к тому, что темпоральные ритмы и связанные с этим потребности не признаются и отодвигаются в «тень» доминирующей темпоральной культурой (Davies, 1989). Если женщины хотят стать значимыми в обществе, быть материально вознагражденными и иметь политический голос, они должны принять и действовать в пределах мужской модели времени.

Такие исследования создают благодатную почву для феминистской политики времени. Тем не менее, постмодернистская критика, похоже, также подрывает основы онтологического базиса феминистской политики, ведь если «женщина» реально не существует, то политика, исходящая из «женского интереса», тоже не имеет права на существование. В таком контексте первоочередная задача теоретиков феминизма — это не понимание и улучшение социального положения женщин, а, скорее, выявление лингвистических, культурных и дискурсивных процессов, воспроизводящих и создающих гендер.

И все же…

Конечно, большинство из нас до сих думают о себе как о женщине или мужчине. Для большинства людей язык сексуальной идентичности остается наиболее важной дискурсивной игрой в городе, где «существует множество способов быть мужчиной или женщиной» (Hird, 2000, p. 349). Даже на уровне биологии большинство женщин продолжает рожать детей и для большинства из них менструация — это часть их жизни. Тем не менее, такие искусственные дихотомии, определяющие идентичность и пол, в первую очередь, в отличие от других характеристик, — это часть нашего правового статуса.

И, конечно, когда мы знаем, чей-либо официальный пол, мы можем сформулировать для себя усредненное статистическое представление о жизненных шансах и опыте такого человека, включая его использование времени. В частности, мы знаем, что большинство женщин станет матерями, будет на определенном жизненном этапе жить с собственным мужем, тратить много времени на присмотр за детьми и уборку в доме и значительно меньше на оплачиваемую работу, чем их муж. Мы также знаем, что эти различные модели времени вознаграждаются не в одинаковой степени, что те, кто потратил много своего времени на заботу о других — финансово уязвимы. Поэтому такие люди будут иметь, скорее всего, намного меньший политический вес в обществе. Менее ощутимо феминистский анализ разоблачает то, что мы все еще живем в мире, в котором культура, ценности и приоритеты в значительной степени перекошены в сторону мужских перспектив, опыта и практик. Все они являются общепринятыми как «нормальные» и даже как «здравый смысл», а не как частичные и потенциально предвзятые.

В этом контексте, хотя юридически мужчины и женщины равны и женщины теперь могут конкурировать с мужчинами в различных областях деятельности, они делают это на условиях уже созданных мужчинами. Поэтому если женщина не ведет себя так, как ведут себя мужчины, они рассматриваются как проблематично «другие». С «нормальной» мужской точки зрения, женская способность рожать детей и их обязанности по уходу — это негативные ограничения. Они делают для женщин очень усложненным вести себя, как ведут себя мужчины, и с этой точки зрения женская деятельность — это не тот вклад в общество, который должен быть вознагражден статусно и экономически. Кроме того, время мужской занятости рассматривается как более «правильное» время, вопреки неограниченному, относительному и ориентированному на выполнение определенных заданий времени, связанному с уходом за другими. Как будет показано в следующей главе, бездумный акцент на мужской деятельности в общественной сфере привел многих мужчин-исследователей социального капитала или политического участия к приуменьшению женских общинных сетей и деятельности, рассматривая их как вторичную форму включенности в общественную жизнь. Тем более, что некоторые историки и политологи часто рассматривали домашнюю и семейную жизнь как «естественную», а не как часть человеческой истории, лишая женщин темпоральных перспектив, которые могут (см. первую главу) быть важными для развития групповой идентичности и смысла политической деятельности.