Где-то под Смоленском [сетевая публикация] - [3]

Стою, моргаю. Шестерёнки в голове со скрипом проворачиваются.

— Так он, — догадываюсь, — этот майор был… клирик?

Бабушка на меня смотрит строго и отвечает:

— В наше время, Коля, говорили — коммунист.

Взял я у бабушки блокнот и ручку, записал имя майора, на каком кладбище лежит и на каком участке, а потом сгрёб Серёжу в охапку и с бабушкой попрощался. Поболтать по-родственному ещё успеем. Старой ведьме не сочувствие нужно, а в делах помощь. Важней всего для неё, чтобы я с бедой её разобрался и кладбищенским ворам надавал по шапке… если это, конечно, воры, а не кто посерьёзней.

И на этот счёт у меня дурные предчувствия.

Что по силам ей было, бабушка сделала: первичный осмотр могилы провела и обеспечила меня информатором в лице Серёженьки. Моя специальность — неупокоенные, упыри, одержимые и прочие в том же духе. О том, зачем могли потревожить могилу Светлого, да ещё клирика, пускай и коммуниста, у меня, конечно, гипотезы есть. Но на практике я с таким ещё не сталкивался. Вопросов больше, чем ответов. Может, Серёженька что подскажет.

Сели мы с ним, не сговариваясь, на лавочку и крепко задумались.

…Светлые, чтоб им подавиться! Не умеют дистанцию держать. Личные границы? Не слышали. Я Серёженьку локтем отодвинул и сам отсел чуток. Не в том дело, что обниматься с ним в мои планы не входит, хотя и в этом тоже. Аура его светлая на мозг давит, как бетонная плита. Амулеты на мне греются. Думать в такой обстановочке неудобно.

— Ладно, — говорю я погрубее, — Серёга, давай я сначала скажу, что думаю, а потом ты.

Он кивает.

— Есть два варианта, — говорю, — плохой и… Нет, не так. Есть три варианта: простой, посложнее и совсем сложный. Простой таков: это были воры, они искали ордена и медали, украли их и убрались восвояси. Но слишком это просто. Что-то не вяжется. А что — сам не знаю.

Серёженька снова кивает и даже глазами не лупает. Застыли глаза у него и мерцают нехорошо. У меня работа опасная и рефлексы быстрые. Если б клирик сейчас на меня так смотрел, я бы из-под этого взгляда ушёл, как из-под прицела.

Но он на меня не смотрит.

— Вот тебе посложнее вариант, — говорю ровно, — искали кости героя. Такие кости — большая ценность. И герои разные бывают. Иной за всю жизнь никому добра не сделал и не пожелал, а в последнюю свою минуту вдруг на гранату бросился или ребёнка заслонил от пули — и погиб героем. Но этот бабушкин майор не такой.

— Да, — соглашается Серёженька, — не такой. А что за вариант вы упомянули, Коля, который самый сложный?

— Кости героев обычно идут в амулеты. Какие — это от заказчика зависит. Кому резные накладки на личное оружие, кому простой осколок на шнуре подвеской… В бою это великая сила. Клады ещё отпирают ими, но не всякие, а только захоронки с оружием.

— А если не обычно? — угадывает Серёжа.

— В сложные заклятия они идут. В обряды. Черней этих обрядов мало что есть. Я мертвецов только упокаиваю, и то я — Тёмный. А те, кто их поднимает…

— Да ведь нельзя поднять такого человека, — говорит Серёга, и тут я уши навострил: говорит-то он со знанием дела. — Такой человек просто не дастся, не смотри, что мёртвый. Ирина Константиновна верно сказала, его после отпуска ангельские погоны ждут.

— Точно, — отвечаю. — Беда в том, что он офицер. От его имени — и от его кости — могут отдать приказ.

— Что же нам теперь делать?

— Для начала — едем на кладбище. Посмотрим, что да как. Может, и след я почую.

В последнем я, честно сказать, сомневался.

Серёга возразить мне и не подумал. Встал и смотрит на меня, ждёт команды. Как и я, принял он это дело близко к сердцу. Клирик же. Права была бабушка, что его вызвала.

Теперь только справиться остаётся.

2

Шеф мой с виду, признаю, жуток. Мужик он крепкий, плотный даже, но лицом — кожа да кости. Кожа бледная в зелень, на шее пигментное пятно — точь-в-точь странгуляционная полоса. Голова у шефа лысая как колено, глаза оловянные. Столкнёшься с ним нечаянно в тёмном коридоре — заикой останешься.

Ходят слухи, что силу шеф получил по наследству от кого-то из старых чекистов. То ли родственником ему приходился, то ли наоборот — не осталось родственников у старика, и он по должности силу передал, когда на пенсию выходил. А был чекист таков, что имя его и досье до сих пор засекречены. Может, и навечно.

Страшней всего у шефа руки. Он в пальцах всегда что-то вертит, то брелок, то игральные кости, то головоломку какую-нибудь. И если на руки его долго смотреть, то кажется, что на пальцах у него лишние фаланги.

Но это к делу не относится.

К шефу я, конечно, не сразу пошёл. Съездили мы с Серёгой на кладбище, осмотрели участок. Обихожена могила — как будто не за страх, а за совесть. Немало потратили времени и труда. Всё, что полагается, сделали, разве только оградку подкрашивать не стали. Я голову ломаю: зачем?

Если от сердца проявляли уважение к мертвецу, то как рука поднялась могилу раскапывать?

Если боялись, пытались вину загладить и от мести уйти… Толку-то? Лежит в этой земле Светлый из Светлых. Кто ради добра его потревожил (ну, допустим) — того он и так простит. Кто ради зла — тому не избежать кары.

Или я зря усложняю? И побывали тут не умники и стратеги, а простое ворьё, у которого поджилки тряслись?