Где-то под Смоленском [сетевая публикация] - [2]

— Как же? — спрашивает Серёженька.

А сам, слышу, аж замирает.

— Сказал майор, что привезут мне из Москвы, из Кремля пулю благословенную. Броневик самого товарища Ленина перелили на эти пули. Вроде и много их, а поглядишь — каждая на счету. Второй пули у меня не будет.

— А вы?

— Молодая была, лихая. Сказала, что больше одной мне и не нужно… Долго мы готовились, Серёженька. С двенадцати республик собрались добровольцы. Надо было фрицев боем связать, выманить оберста. И поначалу-то шло по задуманному. А потом… Долго рассказывать. Вышел чёрный волк нам навстречу. Никого страшнее я в жизни не видела. А у него свой план был. Охотился он на моего майора. Шквальный огонь вели по оберсту, только шерсть проредили. И схватил он майора за горло… Я вскочила, забыла обо всём, целюсь — да боюсь в майора попасть!

— Что же случилось?

Тихо стало. Слышу единственный стук лёгкий: бабушка чашку на блюдце поставила.

— Был у нас в части шофёр Мурат, узбек. Старенький совсем. Тоже добровольцем вызвался. Мы думали, он техномаг, никто не сомневался даже, не спрашивали… Очень он машины хорошо понимал, особенно грузовики. По любой распутице мог провести, как по твёрдой дороге. И вдруг Мурат перекидывается в гигантского белого алабая. Бросился он в атаку, отбил майора, да ведь старый, силы уже не те, вот-вот задавит его волк… «Стреляй, Ириша! — кричит мой Ваня, сам в крови весь, — стреляй, милая!»

Молчит Серёженька. И я стою, дыхание затаив. Целую минуту молчали. Потом бабушка закончила:

— Всадила я ленинскую пулю волку в самый череп. Долго потом майора в госпитале кроили, но выходили. А Мурата не спасли. Сердце подвело, умер он во время операции. Наградили его посмертно. Я потом письмо написала его семье, всё рассказала как было. Дочь его старшая оказалась шаманка большой силы. Ответила, что отец её всё наперёд знал… Героические были люди, Серёженька, теперь таких уж не делают.

Тут настал час Серёженьке отвечать. Я это понял — и он тоже. Собрался он с духом и говорит:

— Спасибо вам большое, Ирина Константиновна, что вы мне эту историю рассказали. Для меня это очень важно. Но вы не просто так об этом заговорили. Есть тому особая причина.

Голос его твёрдый, ясный: я оценил.

— Верно, — говорит бабушка, — причина особая. Коля! Да что ты стоишь там на половичке, как неродной. Иди к нам, чаю себе налей.

И Серёженька вторит:

— Здравствуйте, Коля, очень рад! Как ваше здоровье?

Усмехнулся я. Послушался бабушку, разулся, на кухню прошёл. Достаю чашку из буфета. Сейчас услышу, что за причина. Гадатель из меня аховый, но и так чую: дело недетское будет. Серьёзное дело.

— Два дня тому, мальчики, поехала я навестить моего майора, — говорит бабушка. — Уж, думаю, в последний разочек. И сама я старуха древняя, и ему срок отпуска в могиле выходит. Скоро призовёт его небесный командующий. Может, ангельские погоны выдаст, а может, обратно на землю отправит, приглядывать за людьми. Да только будет это уже совсем другой человек…

Говорит бабушка, а у самой глаза этак поблёскивают. Может, от старости слезятся, а может, и нет…

— Приезжаю, — говорит она, — а могила-то потревожена.

— Как потревожена? — вскидывается клирик.

Оборачивается ко мне бабушка, а лицо у неё такое, что в лицо смерти смотреть легче.

— Аккуратно потревожена, — тяжело отвечает она. — С умом. Подождала я, посидела спокойно рядом, причуялась, разобралась как могла. Сперва участок обиходили, прибрали, сорняки выпололи, и только потом саму могилу раскапывать начали. А раскопали — ямы не оставили, землю вернули на место, холмиком положили. Не будь я сама ведьма, и не заподозрила бы зла.

— Зачем же это? — пугается Серёжа.

Я чаю отхлебнул. Жду разъяснений.

— Была бы я моложе хоть лет на двадцать, — говорит бабушка, — сама бы негодяев выследила и зубами загрызла. Но ушло моё время, Коля. Оттого вас прошу, тебя — и Серёжу. Уважьте стариков, живую — и мёртвого.

Я рад стариков уважить, особенно прабабушку. Но сперва мне бы самому разобраться. Понять, что к чему. А я понял всё, кроме одного.

При чём здесь Серёженька?!

Речь о мертвеце. О мертвеце, дорогом для бабушки. С какой стороны ни зайди, это — моё дело! Ко мне вопрос! И как к родственнику, и как к специалисту по делам кладбищенским. Но бабушка не сразу ко мне обратилась. Первым делом она позвала в гости своего Серёжу приютского и только подгадала так, чтоб я его у неё на кухне застал. Это даже не обида для меня, это… аномалия какая-то.

Аномалия?

У орденоносной-то ведьмы, ста четырёх лет отроду?

Думай, Коля, думай. Используй мозг.

Смотрю я на бабушку. Смотрю на Серёжу. В голове чисто, аж стерильно. Понадеялся я втайне, что бабушка мне намёк даст, но не случилось намёка. И ничего я умнеё не нашёл, как брякнуть:

— Этот майор — явно не мой прадедушка. Что с ним потом случилось? На войне убили?

Бабушка на меня глаз скосила, да так, что у меня уши точно огнём занялись. Хмыкнула, головой покачала.

— Что скрывать, — говорит, — правда это, любила я его очень. А он меня… как сестру. Его невеста в Ленинграде ждала. Умерла в блокаду. Такие, как он, один раз любят. Так мой майор и не женился. Довоевал до Победы, а потом зачах, в сорок девятом году от ран скончался.