Гавел - [111]

Изменение его политического веса можно было понять и по уважению, проявляемому к нему в самых неожиданных местах и самыми неожиданными людьми. В конце 1988 года, разговаривая по телефону с находившимся в Вене Карелом Шварценбергом, он описал, что произошло, когда к нему с Ольгой приехала в гости родня из Словакии. «Пить в доме было нечего, и я взял кувшин и отправился за пивом за угол, в “Рыбарну”. Но полицейский, дежуривший в тот вечер возле нашей квартиры, остановил меня словами: “Пан Гавел, я знаю, что у вас дома гости и что это не имеет отношения к политике. Так что вы останьтесь с ними, а я сам принесу вам пиво”». Шварценберг добавляет, что именно в тот момент он понял, что режиму конец[662].

Примерно в это же время сам Гавел тоже должен был уже осознать, что для него настало время необратимого превращения из драматурга и диссидента в политика. Спустя год Гавелу все еще делалось не по себе от мысли, что ему предстоит возглавить государство, однако нельзя сказать, что он был совсем не готов к этой роли.

Летом 1988 года ему в очередной раз захотелось навести порядок в вещах, и он написал – скорее для самого себя – «Опись моего письменного стола». Там лежали две рукописи других авторов, которые он обещал прочесть, стопка чистой бумаги, где на верхнем листочке значился список коротких текстов, которые он обещал написать еще до возвращения в Прагу, какие-то канцелярские принадлежности, пара писем, ожидающих ответа, в том числе – послание от Тома Стоппарда, и последний номер самиздатских «Лидовых новин». «Это все. Если кто-то, судя по этому списку, пришел к выводу, что я больше чиновник, чем писатель, то этот вывод совершенно верен. Здесь явно не хватает вороха набросков моей будущей пьесы, и я жалею об этом больше, чем кто-либо другой»[663].

Битва на Вацлавской площади

Мы живем в Праге / это там / куда однажды снизойдет/ сам Дух Святой.

Эгон Бонди

В чешской истории наблюдается загадочная тенденция, в соответствии с которой важнейшие события совершаются с промежутком в двадцать лет, причем часто в год, оканчивающийся цифрой 8. В XX веке независимость и суверенитет чехословацкого государства были провозглашены в 1918 году, а роковой удар по ним нанес Мюнхенский сговор 1938 года. Коммунистический путч против демократии произошел в 1948 году (небольшой сбой периодичности, возможно, объяснялся ускорением хода истории во время всемирного пожара), а безуспешная попытка придать коммунистической системе человеческий облик закончилась вторжением пяти стран Варшавского договора в 1968 году. Бархатная революция, грянувшая в ноябре 1989-го, правда, на год опоздала, но ее первые толчки дали о себе знать как раз вовремя.

В двадцатую годовщину оккупации, 21 августа 1988 года, по Вацлавской площади прошли десять тысяч людей с пением чехословацкого гимна и требованием восстановления суверенитета и свободы. Власти были настолько ошарашены, что органы безопасности принялись разгонять демонстрацию, причем в сравнении с последующими акциями даже не слишком жестко, только когда она уже прошла всю площадь в семьсот метров длиной.

Вацлав Гавел проводил то лето в Градечке, а в первые выходные сентября появился в совершенно неожиданном месте. Главной достопримечательностью городка Липнице-над-Сазавой являются развалины большого готического замка и ресторан с символическим названием «У чешской короны», где в 1921–1923 годах Ярослав Гашек беспробудно пил, дописывая «Бравого солдата Швейка» (и таки допился до смерти). Здесь 3 сентября, во время популярного местного музыкального фестиваля под открытым небом Ян Рейжек, музыкальный критик с огненным характером и такой же огненной шевелюрой, убедил Гавела приветствовать публику между выступлениями двух групп. Зрители встречали врага народа как рок-звезду, а девушки, желавшие получить автограф, следовали за ним по пятам даже за кулисы.

Двадцать восьмого октября 1988 года исполнялось 70 лет с момента провозглашения независимой Чехословакии. Впервые за два десятилетия власти устроили в канун этого дня официальные торжества. С их стороны это была тщетная попытка перехватить у оппозиции инициативу. На следующий день, в пятницу, тысячи людей, вновь пройдя маршем по Вацлавской площади, двинулись дальше – на Староместскую площадь, к памятнику Яну Гусу.

В этот раз органы безопасности были в боевой готовности и использовали против демонстрантов не только щиты, дубинки и водометы, но и грозили спустить собак. Для большинства людей эта первая встреча с рычащими немецкими овчарками, которые скалили пасть и рвались с поводка, оказалась довольно-таки пугающей, но они быстро поняли: если ограничиваться одними речами (что они и так делали), то эти бестии лают, но не кусают. Несмотря на то, что организаторами демонстрации были «Хартия-77» и еще пять оппозиционных группировок, Гавел на ней вынужденно отсутствовал. Накануне не меньше дюжины наиболее видных диссидентов, включая его самого, было задержано, а в их квартирах прошли обыски[664].

Игра в кошки-мышки перед избранной публикой продолжилась в ноябре, когда Гавел организовал международный симпозиум «Чехословакия-88» в ознаменование нескольких важных годовщин этого года. О проведении симпозиума, назначенного на 11 ноября, он заранее уведомил власти