Гамлет. Шутка Шекспира. История любви - [18]
"Уйди в монастырь; к чему тебе плодить грешников? Сам я скорее честен; и все же я мог бы обвинить себя в таких вещах, что лучше бы моя мать не родила меня на свет; я очень горд, мстителен, честолюбив; к моим услугам столько прегрешений, что мне не хватает мыслей, чтобы о них подумать, воображения, чтобы придать им облик, и времени, чтобы их совершить. К чему таким молодцам, как я, пресмыкаться между небом и землей? Все мы - отпетые плуты, никому из нас не верь. Ступай в монастырь. Где ваш отец?"
Какой неожиданный вопрос! Офелия моментально пугается: ведь ее отец стоит сейчас где-то поблизости, за занавеской, вместе с королем, внимательно подслушивая разговор. Ах, неужели Гамлет догадался об этом?! И Офелия со всей убедительностью произносит: "Дома, милорд".
Видимо, Гамлет действительно догадался. Уж слишком непривычно держит себя Офелия. А кроме того, Гамлет скорее всего успел поразмыслить над тем, почему секрет Офелии так легко им обнаружен и почему, кроме него, об этом никто до сих пор не знает? Ведь Гамлет, хотя и подвержен эмоциональным вспышкам, способен быть и блестящим аналитиком - например, он сразу догадался, зачем тут Розенкранц и Гильденстерн, а его вопросы о Призраке наиболее ярко демонстрируют его способность к мгновенной оценке.
Так что, несколько успокоившись и поразмышляв на эту тему, принц вполне мог прийти к выводу, что это не слишком похоже на сплетни, что сплетни имеют совершенно другую тенденцию, у них иной механизм, и они никогда не начинаются с тех, на кого могут оказать наиболее болезненное воздействие. А если это так, то значит, кто-то хочет... стравить его с королем! И даже понятно кто и зачем... И Гамлет это прекрасно разгадал. Вот почему он так разговаривает с Полонием - вот откуда резкость и грубость в намеках и сам их шквал. Вот почему Гамлет вообще позволяет их себе.
"Надо запирать за ним покрепче, чтобы он разыгрывал дурака только с домашними. Прощай", - говорит Гамлет. О, помоги ему, всеблагое небо! - восклицает Офелия, снова напуганная последней фразой принца.
Этого восклицания оказывается достаточно, чтобы Гамлет снова остановился: "Если ты выйдешь замуж, то вот какое проклятие я тебе дам в приданое: будь ты целомудренна, как лед, чиста, как снег, ты не избегнешь клеветы. Уходи в монастырь; прощай".
Почему Гамлет говорит здесь о клевете? Будь ты целомудренна, как лед, ты не избегнешь клеветы... потому что твой отец все равно использует тебя, когда ему будет надо!
Похоже, у нас не остается сомнений, что Гамлет действительно догадался о том, что информация об интимной жизни Офелии - дело рук Полония.
И, однако, от обжигающей мысли о том, что Офелия действительно спит с королем, Гамлет снова моментально заводится: "Слышал я и про ваше малевание, вполне достаточно; бог дал вам одно лицо, а вы себе делаете другое; вы приплясываете, вы припрыгиваете, и щебечете, и даете прозвища божьим созданиям, и хотите, чтоб ваше беспутство принимали за неведение. Нет, с меня довольно; это свело меня с ума. Я говорю, у нас не будет больше браков; те, кто уже в браке, все, кроме одного, будут жить; прочие останутся как они есть. В монастырь".
Какие значимые фразы! "Те, кто уже в браке, все, кроме одного, будут жить..." - о ком это? Да, конечно, о короле! - думает король, стоя за ковром. "Вы ... хотите, чтоб ваше беспутство принимали за неведение" - а это к кому относится? Ну да, размышляет король, похоже, речь идет о беспутстве Офелии, и все-таки... И все-таки король точно знает: к Офелии это относится меньше всего! Вовсе не ее беспутство мучает Гамлета, заставляя его глубоко страдать.
И король, внимательно вслушивающийся сейчас в слова Гамлета, знает это намного лучше других...
ЧАСТЬ 2
Что ж, пришло время дать объяснения. Начнем с любви.
Да, некогда Гамлет ухаживал за Офелией. Из чего почти все исследователи делают одинаковый вывод: Гамлет любит Офелию, а Офелия Гамлета. Но вот однажды, в тот день, когда Гамлет узнал о Призраке и собирался ночью встретиться с ним, Офелия получила от Полония приказ отказать принцу в визитах и прекратить принимать от него письма. Офелия, ни разу не возразив, спокойно согласилась и также спокойно начала исполнять волю отца. Любила ли она Гамлета?..
С тех пор прошло два месяца (Офелия скажет об этом нынешним вечером, на представлении). Однако ни о каких попытках Гамлета возобновить прервавшиеся ухаживания в пьесе нет ни слова - Гамлет словно и не замечает этого! Более того: несмотря на прекратившиеся визиты и возврат писем между ними вполне спокойные отношения, ситуация никак не провоцируется и никого не задевает - это подтверждает диалог Полония и дочери в тот день, когда она рассказывает отцу о странном визите принца:
ПОЛОНИЙ: ...Что, ты была с ним эти дни сурова?
ОФЕЛИЯ: Нет, господин мой, но, как вы велели,
Я отклоняла и записки принца
И посещенья.
Но если Гамлет любит Офелию, то разве ее нежелание с ним больше видеться, вплоть до возврата писем, не должны были его взволновать? Разве в таком случае он не должен был попытаться выяснить, что случилось? Однако ничего подобного не происходит.
Обращение к дуракам. Предупреждаю сразу: или немедленно закройте мое эссе, или потом не упрекайте меня в том, что я в очередной раз грубо избавила вас от каких-то там высоконравственных розовых очков, которые так успешно, как вам казалось, скрывали ваше плоскоглазие и круглоумие.
Понятия не имею, с чьей легкой руки пошло гулять по свету ложное утверждение, что Шекспир "небрежен". Возможно, тот, кто сказал об этом первым, ошибался искренне. Но армия тех, кто бездумно это повторял и повторять продолжает, не заслуживают снисхождения. Стыдно - выдавать свою творческую немощь за "небрежности" гения.
«…Почему же особенно негодует г. Шевырев на упоминовение имени Лермонтова вместе с именами некоторых наших писателей старой школы? – потому что Лермонтов рано умер, а те таки довольно пожили на свете и успели написать и напечатать все, что могли и хотели. Вот поистине странный критериум для измерения достоинства писателей относительно друг к другу!…».
С переводчиком Шекспира А. И. Кронебергом Белинского связывали дружеские отношения с конца 1830-х гг. В данной и в другой, более поздней рецензии, опубликованной в августе в «Литературной газете», Белинский входит в журнальную полемику, развернувшуюся вокруг перевода «Гамлета». Наиболее сильные ответные удары наносятся при этом по О. И. Сенковскому, автору рецензии на «Гамлета» в переводе Кронеберга в «Библиотеке для чтения», и по Н. А. Полевому, чей перевод «Гамлета» Белинский теперь подвергает жестокой критике.
«Что нужно человеку для того, чтоб писать стихи? – Чувство, мысли, образованность, вдохновение и т. д. Вот что ответят вам все на подобный вопрос. По нашему мнению, всего нужнее – поэтическое призвание, художнический талант. Это главное; все другое идет своим чередом уже за ним. Правда, на одном таланте в наше время недалеко уедешь; но дело в том, что без таланта нельзя и двинуться, нельзя сделать и шагу, и без него ровно ни к чему не служат поэту ни наука, ни образованность, ни симпатия с живыми интересами современной действительности, ни страстная натура, ни сильный характер…».
«…наша критика (если только она есть) не может назваться бедною, истощенною труженицей, сколько потому, что у нас мало деятельных писателей, столько и потому, что у наших писателей деятельность редко бывает признаком силы и разносторонности таланта, что, прочтя и оценя одно их произведение, можно не читать и не оценивать остальных, как бы много их ни было, в полной уверенности, что они пишут одно и то же, и всё так же. Нам кажется, что г. Тимофеев принадлежит к числу таких писателей. Чего не пишет он, каких стихотворений нет у него!.
Лет тому восемь назад представитель какого-то сибирского университета обратился ко мне с просьбой написать сочинение, наподобие тех, что пишут школьники. Мне предложили взять любое произведение из школьной программы и разобрать «образ» любого из персонажей. Предложение показалось интересным, и я согласился. Написал сочинение по роману Ивана Гончарова «Обломов» и даже получил за него какую-то денежку. Экземпляра сборника мне так и не прислали.И вот теперь нашёл я среди замшелых файлов этот текст и предлагаю вашему благосклонному вниманию.
«Он страдал от себя, болел собою. Его лирические строфы показывают, как ужас самопрезрения проникал в его душу, как изнывал писатель в неисцелимой тоске и, словно ребенок, ждал и жаждал спасения от матери, со стороны. «Выводи на дорогу тернистую!..» Но, разумеется, на тернистую дорогу не выводят, а выходят. И со стороны не могло явиться того, чего не было в сердце и воле самого поэта, так что до конца дней своих томился Некрасов от горькой неудовлетворенности, от того, что он не мог прямо и смело смотреть в глаза своей взыскательной совести и в жизненной вялой дремоте «заспал» свою душу…».