Гамарджоба, панове! - [26]

— Встать! На выход, — громко сказал я, сделав два шага назад.

Парень шевельнулся, хрипя, набрал полную грудь воздуха и на выдохе негромко сказал:

— Курва, твоя мама…

Я услышал щелчок. Парень разжал огромный кулак, и я увидел, как подскочила предохранительная скоба ручной гранаты. Инстинктивно палец нажал на спусковой крючок, автомат содрогнувшись, выпустил две пули в грудь поляка. Прыгая в сторону от туалета, я, разрывая рот, закричал только, что выученное:

— Э-э-ф-ф-ф-к-а-а-а!!!

От близкого разрыва я вжался в землю. Продолжая в ужасе что-то орать, чувствовал, что ртом хватаю землю, траву… Сверху на меня что-то падало, ляпало… Но уже через секунд пять, чувство самосохранения подбросило меня и понесло в сторону оставленного РПГ. И оказалось вовремя. «Поляки» выходить не хотели, и нужно было вмешательство более мощного оружия, чем «калаши».

— Нос! Под крышу! Под крышу стреляй! — издалека, перекрикивая выстрелы, орал Кирпич.

— Б-о-о-о-й-с-я-я!!! — закричал я, и реактивная граната полетела к цели, сшибая листья со старой яблони.

Взрыв был довольно ощутимым. Строение было настолько хлипким и старым, что вместе с черепичной крышей и балками перекрытия, внутрь сарая обрушились две стены, подняв красное облако кирпичной пыли.

— Кирпич, Нос, посмотрите! Пуля, прикрывай, — скомандовал Дед.

Я на ходу накрутил пороховой заряд на выстрел, перезарядил РПГ и подбежал к разрушенному мной сараю. Мы с Кирпичём начали медленно пробираться по куче битого красного кирпича внутрь. Стоны услышали сразу. Под деревянной балкой, лицом вниз, лежал, подёргивая ногами, первый, дальше, прижимая к груди ручной пулемёт, сидел второй. Из его головы торчал толстый кусок глиняной черепицы, признаков жизни он не подавал. В углу, под грудой кирпича кто-то шевелился и стонал. Приняли решение — Дед, Кирпич и я откапываем мужиков и вытаскиваем их на травку, а Пуля — страхует нас.

Первым вытащили пулемётчика с черепицей в башке. Парень был мёртв, но руки так крепко вцепились в ПКМ, что отодрать его было просто невозможно. Потом начали разгребать кирпич в углу сарая. Оказалось, что там двое. Один был готов, у него было пулевое, в районе кадыка. Я так понял, что это Пуля его… А второй оказался более-менее жизнеспособным. Обвалившейся стеной, конечно, его подрихтовало, но было видно, что жить будет, и собственно, жить он хотел. Его вывели, усадили у ног Пули, под присмотр. Последним вытаскивали черноголового парня из-под балки. Дед с Кирпичём приподняли её, а я, как мог аккуратно, за руки отволок раненого в сторону. Было понятно, что с позвоночником у бедолаги большая проблема. Его положили на живот, как лежал, на широкую доску и медленно, волоком вытащили из сарая. Брюнет был в сознании. Он страшно вращал белками глаз и зло цедил сквозь зубы, разбрызгивая розовую слюну, что-то типа:

— Шени деда…

А дальше я не запомнил. Но, думаю, ругался. На его камуфляже выделялся белый прямоугольный шеврон в виде грузинского флага и эмблема с головой рычащего волка с надписью по периметру на английском языке. Моих познаний хватило, чтобы перевести: «Грузинский национальный легион». Дед вытащил из ножен финку и аккуратно срезал у раненого грузина обе цветные тряпочки. И мы опять услышали:

— Шени деда…

— Слышь, кацо… может, хватит уже? Мужики, он, по-моему, нашу маму поминает! Мы его с того света… а он, — возмутился Вася Кирпич.

— Дед, можно я ещё раз сарай посмотрю? — попросил Пуля, — говорили — снайпера, а винтовок то и нет.

Кирпич присел у раненого, вытащенного из-под кирпича. Он снял с него разгрузку, расстегнул камуфляж и начал легонько тискать рёбра. Этот грузин не матерился, а только стонал, понимая, что вреда ему уже не сделают, а вот помочь могут. Дед отошёл в сторону и пытался связаться с нашими по ту сторону фронта. Пуля отложил свою винтовку и ползал, разгребая кирпичи, перетаскивая какие-то ящики внутри сарая и перетряхивал драные матрасы. А я пошёл на то место, где ещё недавно гордо стоял, слегка зеленея вековой краской, деревенский туалет. Нет, не хотел… просто хотел посмотреть.

Посмотрел… На «деревянном» унитазе, со спущенными брюками и согнутыми в коленях ногами… никто не сидел. Всё, что было выше пояса, отсутствовало. Рядом лежала, оторванная по локоть рука, без кисти… И кровь, дерьмо, трухлявые доски, с висящими на них, уже облепленные мухами кишки… и опять дерьмо с кровью. Честно говоря, хотел поискать какие-нибудь документы. Какие на хрен, документы? Неслышно подошёл Дед, отвёл меня в сторону, развернул к себе спиной и молча начал огромным листом лопуха оттирать мне спину.

— В дерьме ты, дядя Вова, — стараясь ко мне не принюхиваться, изобразив дикую гримасу, сказал Дед.

— В полном… — согласился я, отдирая от плеча какой-то слизкий кусок красного цвета.

— Ладно. Пока лучше не будет. Держи, это тебе, — Дед протянул мне рыжего цвета подмышечную кобуру с ремнями, — «Вальтер» — мечта поэта! Восьмизарядный. Трофей.

Действительно мечта! Я такие только в кино видел.

Действительно кино! И мы играем в нём главные роли!

В хорошем цвете и с чудным стереозвуком. С талантливой драматургией. С потрясающей режиссурой. И с абсолютно чокнутым продюсером!