Фуше - [81]

. Услужливость Фуше не спасает его от ненависти ультрароялистов (кстати, само слово «ультрароялисты» — изобретение герцога Отрантского^{859}). Сам король с трудом переносит присутствие этого «гибельного человека»^{860} в своем окружении. Вокруг Фуше постепенно обоазуется вакуум. Один из тайных королевских агентов, «присматривавших» за министром полиции, сообщал своему начальству: «Герцог (Отрантский) кажется спокойным и подчас даже веселым, но вся эта веселость — напускная, и те, которые могут наблюдать его дома, никогда не видели его столь печальным и озабоченным». Чуть ли не единственный человек, склонный высоко оценивать достоинства Жозефа Фуше — Тибодо, замечает по поводу герцога Отрантского следующее: «С простыми манерами и внушающей доверие внешностью Фуше соединял проницательность и ловкость в ведении дел; он был доступным, обязательным, добрым другом; он выказывал по отношению ко мне приязнь, которая казалась мне искренней»^{861}.

Министр его величества короля не считает свое положение безнадежным. Он цепляется за власть — в последней, отчаянной попытке остаться наверху. Жозеф Фуше отлично знает, что его сила — в слабости хозяев. Поэтому он старательно пугает Бурбонов, стремясь подчеркнуть непрочность их теперешнего положения. «Фуше понял, — писал Шатобриан, — что его пребывание на посту министра несовместимо с конституционной монархией: не в силах ужиться с законным правлением, он попытался возвратить политическую жизнь в привычное для него русло. Он сеял лживые слухи, он пугал короля выдуманными опасностями, надеясь вынудить его признать две палаты, созванные Бонапартом, и принять поспешно завершенную по такому случаю декларацию прав; поговаривали даже о необходимости удалить Monsieur[101] и его сыновей: предел мечтаний заключался в том, чтобы оставить короля в полном одиночестве»^{862}. Бурьенн свидетельствует о том, что в саду Тюильри агенты Фуше средь бела дня кричали: «Да здравствует император!», «чтобы, — замечает он, — произвесть тревогу под самыми глазами короля, заставить его сомневаться в показываемом к нему расположении…»^{863}. Но то ли слишком жидки и фальшивы эти некогда грозные клики, то ли чересчур знакомы лица кричавших, — маневр Фуше не удается. И тогда он еще раз удивляет и своих друзей, и своих врагов.

1 августа 1815 года его светлость герцог Отрантский женится на молодой, красивой и богатой аристократке Габриэли-Эрнестине де Кастеллан-Мажестре. Невесте 26 лет, жениху — на 30 лет больше. Свадебный контракт, — невиданная честь, — подписан христианнейшим королем Людовиком XVIII. У парижских сплетников появляется благодатная тема для разговоров. Никто не может дать рационального объяснения этому поступку. Роялисты злопыхательски объясняют этот брак меркантильностью г-жи Фуше № 2, прельстившейся миллионами «чудовища». Люди, настроенные по отношению к герцогу Отрантскому менее враждебно, считают, что он взял жену в дом «для представительства», чтобы было кому устраивать званые приемы. Вероятно, этот неожиданный брак преследовал цель доказать всем врагам, настоящим и потенциальным, что положение его превосходительства Жозефа Фуше достаточно прочно, коль скоро он занялся устройством семейного очага. «Герцог проявил всю мыслимую галантность по отношению к своей новой супруге, — ехидничал шпионивший за Фуше Фудра. — Он отправился в постель вместе с ней, строго-настрого наказав, чтобы никто не беспокоил его раньше десяти часов утра»^{864}.

Но ни женитьба на красавице-аристократке, ни подчеркнутое спокойствие не выручают светлейшего. Оскорблять его открыто, разумеется, никто не смеет: он слишком опасен. Информация, которой располагает господин Жозеф Фуше, разит вернее самого страшного оружия, ибо от нее нет спасения и она… правдива. Тот, кто забывает об опасном могуществе герцога Отрантского, получает скорое и нелицеприятное доказательство этого могущества. С ним не хотят знаться, ну что ж, у него есть чем образумить обидчика. Увидев однажды титулованную особу, бывшую в свое время его осведомителем, Фуше восклицает: «Ах, герцог, я вижу, что нынче я уже не отношусь к числу ваших друзей. Но теперь-то мы и живем во времена лучше прежних; теперь полиции нет нужды платить знатным господам, занятым слежкой за королем в Гартвелле»^{865}.

В эпоху Второй реставрации словно повторяется давняя история времен консульства. Вновь появляется множество полицейских ведомств; кроме полиции короля, существует полиция Месье, своими полициями обзаводятся отдельные министры и придворные чины; префект полиции изящный Эли Деказ, «курирует» агентов, занятых слежкой за герцогом Отрантским. Не сразу, мучительно Фуше осознает, что его политической карьере скоро наступит конец. «Он чувствовал себя конченым человеком», — свидетельствует Бенжамен Констан. Привычный иметь дело с грозными противниками — Робеспьером, Наполеоном, Фуше теперь, «под занавес», вынужден сражаться с ничтожными шпиками и жалкими провокаторами. «Не смейтесь над глупцами, — скорбно пишет он Дельфине де Кюстин, — Они всесильны во времена кризисов»^{866}.

Христианнейший король французов время от времени принимает министра полиции и выслушивает его доклады. «Старый подагрик в английских гетрах», — назвал его Гюго