Франко - [67]

. Мола не испытывал недостатка в деятельных и опытных помощниках. Через Валентина Галарсу, которого среди заговорщиков звали «техником» (ei tėcnico), Мола мог опираться на правую подпольную организацию «Испанского военного союза». Первую свою директиву, составленную в апреле, он назвал: «Цель, методы и пути». В ней, учитывая недостатки в подготовке «санхурхады», он подробно остановился на организации разветвленной поддержки переворота со стороны гражданских лиц и особенно на необходимости политического террора: «Акция должна быть крайне агрессивной, чтобы подавить сильного и хорошо организованного врага как можно скорее. Конечно, все лидеры политических партий, обществ и профсоюзов, не сочувствующих Движению, будут заключены в тюрьму; указанные лица будут подвергнуты примерному наказанию, чтобы подавить волнения или забастовки»²⁹.

В середине мая Молу тайно посетил подполковник Сеги из штаба армии, находящейся в Марокко, с известием, что местный гарнизон готов к восстанию. Из офицеров-«африканцев» наибольшие надежды Мола связывал с Ягуэ, неутомимо работавшим над подготовкой восстания. В мае же с Молой встречались генералы, которым предстояло сыграть решающую роль в Гражданской войне: глава карабинеров, изувер Гонсало Кейпо де Льяно, аскетичный монархист Альфредо Кинделан, связующая фигура с заговорщиками в ВВС, и весельчак Мигель Кабанельяс, командующий Сарагосским военным округом³⁰. Обо всем этом Франко знал через Галарсу. Франкистская пропаганда после 1939 года прилагала серьезные усилия, чтобы скрыть факт практического неучастия Франко в подготовке заговора, и распространила версию, будто Франко дважды в неделю обменивался посланиями с Галарсой. При этом ссылались на некие тридцать шифрованных писем, которые так и не были найдены³¹. На самом деле Франко отнюдь не был охвачен энтузиазмом, что ясно видно из его разговора с неисправимым оптимистом Оргасом, сосланным на Канары ранней весной: «Ты здорово ошибаешься, это будет бесконечно трудным и очень кровавым делом. Не вся армия на нашей стороне. Вмешательство гражданской гвардии представляется сомнительным, и многие офицеры встанут на сторону конституционной власти, некоторые потому, что так удобней, другие в силу своих убеждений. Нельзя забывать, что солдату, восставшему против власти, нельзя ни повернуть назад, ни сдаться, потому что его не задумываясь расстреляют»³². В конце мая Хиль Роблес жаловался американскому журналисту Эдварду Ноблафу (Edward Knoblaugh), что Франко отказался возглавить переворот и вроде бы даже сказал: «Всех вод Мансанареса не хватит, чтобы смыть пятна позора с такого выступления». Если не считать, что был выбран образ отнюдь не бурной реки под Мадридом, то это и другие замечания Франко свидетельствуют о том, что у него не выходил из головы опыт «санхурхады»³³. Развернуться в обратную сторону, передумать Франко не мог, и в голове у него, должно быть, бродили мрачные мысли.

Подготовка переворота шла полным ходом, и осторожность Франко стала выводить из себя его друзей-«африканцев». Двадцать пятого мая Мола составил вторую директиву заговорщикам — широкий стратегический план региональных восстаний с последующим координированным наступлением на Мадрид из провинций³⁴. Ясно, что заполучить Франко на свою сторону было бы в этой ситуации большой удачей для путчистов. Тридцатого мая Годед послал на Канарские острова капитана Бартоломе Барбу с заданием убедить Франко присоединиться к заговорщикам, отказавшись от своего «излишнего благоразумия». Полковник Ягуэ говорил Серрано Суньеру, что расстроен неподобающей осторожностью Франко и его нежеланием рискнуть³⁵. Да и сам Серрано Суньер был ошарашен, услышав от Франко, что тот перенес бы свою резиденцию на юг Франции и оттуда руководил бы заговором. Учитывая значение генерала Молы в подготовке переворота, вопрос о руководстве восстанием со стороны Франко не стоял. Подтекст был ясен: Франко хотел обеспечить возможность отступления в случае провала³⁶. Отсюда следует, что отнюдь не безоглядная приверженность идее восстания руководила им, когда он выдвигал свою кандидатуру на выборах в Куэнке.

Заговорщики делали расчет на страх средних и высших классов перед волной грядущего насилия, грозящего захлестнуть общество. Панику среди них старательно сеяли правая пресса, парламентские выступления пройдохи Хиля Роблеса и воинственного монархического лидера Хосе Кальво Сотело. Осуждая беспорядки, они приводили примеры стычек на улицах, которые в действительности были спровоцированы фалангисгскими террористическими группами. Деятельность фалангисгских банд финансировали те же монархисты, которые стояли и за заговорщиками. Поразительно быстрый рост рядов Фаланги стал лакмусовой бумажкой перемен в политическом климате страны, в частности разочарования средних классов в деятельности СЭДА. Более того, одурманенная духом насилия, молодежь из ХАП в массовом порядке переходила к фалангистам. Но усиление фалангистов вызывало и ответную реакцию — укрепление социалистического движения Ларго Кабальеро. Отравленный лестью со стороны коммунистов — «Правда» нарекла его «испанским Лениным», — он саботировал попытки Прьето найти мирный выход из ситуации. Ларго разъезжал по Испании, выступая на митингах и под приветственные выкрики толп рабочих предсказывая триумф грядущей революции. Первомайские демонстрации, поднятые над головой в приветствии сжатые кулаки, революционная риторика, выпады против Прьето — все это использовалось правой прессой для нагнетания атмосферы страха среди обывателей, для внушения им мысли, что только военный переворот может спасти Испанию от хаоса.