Этот сборник посвящён 75-летней годовщине Победы нашей страны в Великой отечественной войне 1941—1945 годов с немецким фашизмом.
В нём собраны воспоминания людей, переживших войну детьми или подростками. Да, современники тех далёких лет — они и наши современники. По сути дела, это последние живые свидетели войны, где бы они ни жили: близ фронта по ту или по эту его сторону; далеко от фронта, хоть за Уралом; многие — в эвакуации — в больших ли городах, в селах или и малых деревнях.
Вторая мировая — всеобщее бедствие. Тем более, если она катится по твоей земле, через твой дом… И даже если не через сам дом, так заглядывает туда голодом или холодом, а чаще — и тем, и другим… И продолжается это не день, не месяц, а год за годом без перерыва. Для детей и подростков четыре года — это целая жизнь. Даже если ты родился после начала войны, то в свои 3—4 годика ты уже её свидетель. Родные и близкие не могли не дать тебе почувствовать, как связаны твои ощущения, твои желания со всем, что творится вокруг. Да и сам ты — и видел… и слышал… чувствовал. А потом — и понимал…
Что может быть ярче и крепче детской памяти? Она накрепко слита с телесными и душевными впечатлениями, тем более, если впаяна в тебя такими жестокими ощущениями как голод, когда и сегодня, и завтра, и так изо дня в день — нечего есть; как холод, от которого не спрячешься.
Один мой давний друг в возрасте 6—7 лет оказался в эвакуации в городе Казани. Город был переполнен эвакуированными, жилья не хватало. Они с мамой нашли приют на чердаке двухэтажного деревянного дома. Света нет — затемнение. Одно окно светится от полной луны заиндевевшими, будто засахаренными, стёклами. Голодному мальчику хочется хоть полизать эти яркие «сахарные» стёкла. …И полизал…
Вот как отлилась память об этом в стихотворении, написанном уже взрослым человеком, Всеволодом Некрасовым, ставшим поэтом.
И я про космическое
Полечу или нет не знаю
До луны или до звезды
Но луну я пробовал на язык
В сорок первом году в Казани
Затемнение
Война
Тем не менее
Луна
Я давным-давно вернулся в Москву
Я почти каждый день обедаю
А на вид луна была вкусная
А на вкус луна была белая1 Отчего же на вкус луна была белая? Оттого, что язык ребенка прилип к мёрзлому стёклу, причинив боль. «Белую» боль — от мороза.
По краткости и резкости эта картина — поистине плакат: образ голодного и безжалостно холодного пустого мира, в центре которого ребёнок. Вот что такое война.
Она враждебна самой жизни на Земле. Как космос. Недаром автор и назвал так свою стихо-фреску: «…про космическое». Удары той войны по всему живому поистине космической силы: десятки миллионов убитых! А ведь каждый человек — это отдельный особенный мир — тоже космос…
Разорены целые территории с городами и деревнями. Даже сами последствия войны потрясают.
Да. Мы победили. Больше никого не убивают. Смолкли залпы орудий. И оставшиеся жить, оплакивают погибших:
Галина, Елена, Марина
Давно уж одни:
Мужья не вернулись,
Война никого не вернула…2 Не вернулись и женихи. Не забыть мне эти белоснежные нарядные комнаты в женских общежитиях при фабриках и заводах, (приходилось бывать в них, собирая материал для журнала «Работница»). Здесь жили человек по восемь и больше девушки-работницы пятидесяти и более лет…
«Эта комната нам на всю жизнь. Это и есть наш дом», — говорили они кто с печалью, кто с вызовом. И объясняли, что квартиры на их заводе не дают одиноким, они нужнее «замужним и детным». Разговор тот был, помню, в 1972 году в общежитии Полоцкого завода стекловолокна. И работали там мои собеседницы со своих 16- 18 лет…
Вечные невесты и молодые вдовы век вековали. А демографы неустанно считали, объясняя, отчего это каждые 20 — 25 лет после войны наблюдается спад рождаемости в стране победителей. С такой периодичностью мы оступаемся в очередную демографическую «яму» все эти 75 лет. Без четверти столетие демографы подсчитывают «нерожденных» детей поколений, выбитых войной. Вот он — космически гигантский её след.
Конечно, время лечит. Народ живёт: влюбляется, женится, родятся и подрастают дети. И следы войны — эти «ямы», отраженные демографическими картами, постепенно мелеют. Так же, как и окопы, и рвы страшных боев на полях войны, полнятся и землёй, и травой.
Проходя через наш парк над рекой Яузой, радуюсь, глядя на юных мамочек и молодых бабушек с колясками. Они так естественны здесь на фоне тенистых от зелени, чистых, ровно уложенных аллей и просто тропинок, над живописной речкой, полной утиных флотилий. А уже ходящие и говорящие малыши так и рвутся от своих мам: покормить, рассмотреть поближе этих уточек. Благодать! Детки, уточки, синее небо в белых облачках. Радость для глаз и сердца…
Но вот ведь: всё чаще в последнее время ловлю себя на каких-то, кажется, несвоевременных мыслях, тревожных, беспокойных: думаю, чем же всё это обернётся, если вдруг война… Куда денутся мамочки и молодые бабушки… Пойдут на сверхурочные работы? Малыши останутся на попечении своих старших сестрёнок и братиков? Всвоевременных мыслях тропинок, над живопис ной речкой. место упорядоченного, ласкового парка, подстриженных газонов, вместо клумб и цветников — среди пожухлой травы появятся квадратики картофельных грядок: каждый квадратик — одному хозяину. Желающих посадить картошку много — парковых «гектаров» на всех не хватит… Так было, помню, в ту войну в больших городах.
