Французская военная миссия в России в годы Первой мировой войны - [24]
Судя по всему, интенсифицировать поставки по линии Архангельск-Вологда удалось: в августе 1916 года пропускная способность пути составила 520 вагонов в сутки[248], а в «Программе снабжения России в зимнюю кампанию 1916–1917 гг.», указывалось, что текущий трафик планируется увеличить до 700 вагонов ежедневно[249], однако осуществить это на практике не удалось ни в зимнюю кампанию, ни в летнюю кампанию 1917 г.[250]
Как указывает А.Ю. Павлов, все возрастающее число французского персонала стало тревожить российское руководство и оно требовало, чтобы все прибывающие французские военные представлялись начальнику Генштаба в Петрограде и сообщали о целях своего визита[251]. Некоторые офицеры Третьей республики в отсутствии поддержки со стороны России были вынуждены вернуться домой во Францию, как, например, случилось с миссией оружейной и пулемётной подготовки: «Их появление здесь не было ожидаемым и вызвало тысячу трудностей, которые могут быть решены только их отправкой во Францию»[252].
Помимо необходимости предоставления военно-технической и материальной помощи союзнику, Жанен осознавал возрастающую роль пропагандистской деятельности, в связи с чем в июне 1916 года он потребовал присылки новых офицеров в миссию, чтобы безболезненно перевести часть своего персонала в службу пропаганды майора де Шевийи. Так, например, из вспомогательного отдела (Bureau Annexe) 2 бюро миссии, туда перекочевал Пьер Паскаль[253].
В энциклопедии «La Grande Guerre» утверждается, что Первая мировая война породила новую систему управления общественным мнением: если прежде государство придерживалось «прагматической линии» в ведении пропаганды и цензуры, т. е. определяло что скрывать, и что заявлять, то к середине Великой войны Третья республика пришла к пониманию, что цензурные требования реализуются лишь в военной и дипломатической сферах, охватывая малую толику всего информационного потока. В 1916 году депутат Поль Менье определил смысл и значение нового понятия — «информационной системы», архитектура которой представляла собой совокупность цензурных бюро, органов военной и гражданской пропаганды, почтовых комиссий, производивших необходимый информационный контент («ограниченный и неточный») посредством штата военных журналистов и, контролируя деятельность бумажных изданий через информационные агентства[254]. Трансформация системы управления и формирования общественного мнения явилась закономерным следствием феномена «тотальной войны». Практика национальной мобилизации предполагала и мобилизацию национального сознания, духа, что оказывало существенное влияние на конструирование образа врага и союзника[255].
К началу 1916 года французская пропаганда наладила исключительно тесную работу с прессой: военная миссия передавала через Бюро Печати заметки в газеты, самостоятельно совершала рассылку французских газет в различные издания, активно сотрудничала с консульским аппаратом и издавала брошюры новостей с фронта. Военный атташе Лавернь регулярно направлял в Париж отчеты об опубликованных в русской прессе материалах, подробно описывая, какие именно статьи (о чем) и в каком номере были изданы. Опираясь на его отчеты, можно сделать вывод, что в основном французы направляли свои материалы в газеты «Русское слово», «Речь», «Петроградский листок», «Новое время», «Правительственный вестник» и «Биржевые ведомости»[256]. Однако подобная организация по-прежнему осознавалась Ланглуа как недостаточная, о чем он телеграфировал в Париж[257]. В этом контексте английская пропаганда послужила для французов своего рода толчком к реформированию собственной информационной системы. Одной из ярких попыток переломить негативный тренд стало привлечение видных отечественных журналистов. Так, Ланглуа предложил отправить на французский фронт корреспондента Василия Ивановича Немировича-Данченко из «Русского слова»[258]. Ставка на «Русское слово» не была удивительной, механизм ее функционирования был одним из наиболее передовых, сеть корреспондентов покрывала всю Россию, а передача информации была самой быстрой. Более того, издатель Иван Сытин не скупился на привлечение наиболее одаренных писателей для своего «детища». Газета была дешевой и доступной[259]. Пьер Паскаль привел в своем дневнике любопытную статистику: один московский тираж «Русского слова» был сопоставим с совокупным тиражом восемнадцати самых ходовых петроградских газет: 739 тыс. против 1 млн. 227 тыс.[260]
Решением проблемы стал проект создания Службы пропаганды Франции, во главе которой должен был встать гражданский служащий с прекрасным знанием русского языка и обладающий связями в журналистских кругах
