Фракийская книга мертвых - [23]

Я не собиралась ночевать в лесу. Высидела еще немного, прислушиваясь к ночным шорохам. Какой-то зверь тоскливо завыл. Водятся ли в Румынии волки, и чем они питаются? Я вскочила и бросилась в ту сторону, куда ушел Борис. Внизу, в ложбине, светились огни деревни. Волк заголосил ближе. Я прибавила шагу. За время, пока я спускалась, спотыкаясь и оскальзываясь, все огни в ложбине погасли, мерцал лишь один на краю деревни. Уже не думая о том, что могу здесь столкнуться с Борисом, я постучалась неловкими от холода пальцами. Никто не отозвался. Постучала снова, с силой толкнула дверь и оказалась в прихожей, в полном мраке.

— Есть кто дома? — жалобно позвала.

Отозвалась лишь кошка, которая, спрыгнув на пол, потерлась о мои ноги. Разглядев дверь, я потянула на себя. В доме оказалось натоплено. Горел свет, тикали ходики. Никого. Я затворила дверь, снова громко позвала. Может, спят? Потом разулась, скромно присела на краешек дивана. Ничего, объяснюсь как-нибудь.

Неожиданно меня сморил сон. Странные белесые твари заглядывали в окна. Они подожгли дом, и я с криком проснулась. Видимо, спала недолго: на улице было все так же темно. Очень хотелось есть. Отбросив церемонии, заглянула под крышку стоявшей на плите кастрюли. Борщ был еще теплым. Разобравшись с посудой, села за стол.

Ложка выпала у меня из руки, когда к окну с той стороны прилипло чье-то белое, вытянутое лицо. В одно мгновенье я очутилась в другом углу комнаты и услышала свой вопль. Тот, за окном, наморщил лоб, как бы делая трудное усилие, и вдруг просунулся сквозь стекло внутрь. Рука его зацепилась за подоконник, и не успела я набрать в легкие воздуха, как он очутился здесь, спиной к нетронутому стеклу. Собственно, это был человек, разве что слишком вытянутый в длину, так что ему пришлось согнуться. Вопреки здравому смыслу, я решила, что это ограбление, и села у стены, не намереваясь оказывать сопротивление. Он заговорил, но я не поняла ни слова. Кого-то он напоминал, этот длинный парень. Вдруг вспомнила: усхабти. Жаль, нет диктофона, чтобы записать его протофракийскую речь.

Я замотала головой. Он стал, как будто, сердиться. Не желая доводить дело до конфликта, я решила предложить гостю в качестве компромисса язык Гомера и Гесиода, пробормотав что-то вроде приветствия. Удовлетворенно кивнув, он вопросил, тоже перейдя на древнегреческий:

— Где цитадель совершенства?

— Не знаю, — развела я руками.

— Ты похитила ее, проявив бездумье и бесчеловечность.

— Нет, честное слово, я ее не трогала!

— Тебе придется мучительно умирать, выдавая сокрытое.

— Да не сокрывала я ничего! Как она выглядела, эта цитадель? Она хранилась в святилище? — вдруг осенило меня.

— Да, да, — озабоченно закивал усхабти.

Сколько всего мы повывозили из святилища. Что это было: статуэтка, амулет, сосуд? Как разобраться?

Я открыла дверцу печки, достала уголек, протянула гостю:

— Начертите, во имя богов, как выглядело утраченное сокровище.

Его пальцы прикоснулись к моим. Я отдернула руку, почувствовав болезненный укол. Он нарисовал на полу прямоугольник, испещренный значками. Барельеф с текстом? Но мы не отдирали ничего от стен.

Мельком посмотрев на меня, он продолжал рисовать. Теперь изобразил человека в позе задумавшегося премьер-министра, с книжечкой в руках.

— Книга! — обрадовано воскликнула я, — книга, которую я забрала из зала с мумиями!

— Это не книга, — сухо возразил он.

— Ну да, разумеется. Разве я смогла бы отличить книгу от цитадели совершенства?

— Где она? — продолжал допрос усхабти.

— Осталась в жилище, где моя душа долго томилась. Но я скверно знаю греческий и географию, дружок. Как тебе объяснить, где это, если даже почтовый адрес мне самой неизвестен?

Наступило тягостное молчание. Усхабти машинально загасил ладонью несколько искр, потрескивающих на его одеянии.

— Тот, кто в тебе, он знает, — вдруг заявил.

— Мое высшее я? Ну да, разумеется. Только что проку. И потом, там наверняка вооруженная стража.

— Я бы мог проникнуть внутрь тебя и восстановить истину.

— Ради Бога, не надо. Это будет больно.

— Совершенно ошибочное представление, — пробормотал, глядя мне в глаза. Меня охватила истома и ужас, еще усилившиеся, когда он взялся меня потрошить. Я лежала на полу, распластанная, он возился внутри, что-то ощупывая. Больше всего мучило бессилие помешать происходящему. Он поднял его вверх, на вытянутых руках, это жизнерадостное существо, напоминающее яйцо страуса. С него капала кровь. Мне было горько. Самосознание никуда не собиралось уходить. Я была тем, чем была: растерзанным куском мяса. Потом они оба исчезли. Я слышала лишь тиканье часов, а может, стук сердца. Меня совершенно ничего не беспокоило, разве холод в коченеющих конечностях. Блаженную вечность это длилось: тишина, неподвижность, покой.

Первое, что я увидела, открыв глаза, это встревоженное лицо Бориса.

— Я умру? — простонала, преодолевая приступ боли.

— Все будет в порядке, Лидочка. Вот, выпей таблетку. Жар как рукой снимет. Это цитрамон. Ничего другого здесь не нашлось.

Я поняла, что лежу на кровати. Видно, Борис перенес.

— Он ушел? — с трудом спросила.

— Кто?