Фосс - [12]

Позже, разумеется, он снова надел маску циника, в коей и поднялся в тот вечер по лестнице к Фоссу и обнаружил его в комнате вместе с этим убогим Гарри Робартсом, который давил мух на подоконнике.

Гарри посмотрел на вошедшего в упор. Порой сложно бывало понять, о чем говорит Лемезурье, да и других причин тоже хватало, поэтому мальчик ему не доверял.

– А, Фрэнк, – сказал Фосс, вознамерившийся проверить силу своего влияния и потому оставшийся за столом, – решение вы приняли и теперь наверняка опасаетесь, как бы не передумал я.

– На такое счастье я даже не надеюсь, – ответил Лемезурье, испытывая смешанные чувства.

Фосс расхохотался.

– Побеседуйте пока немного с Гарри, – велел он.

И взялся нарочито медленно выбирать карандаш и лист белой бумаги, чтобы написать письмо какому-то торговцу. Немцу нравилось сознавать, что, пока он занят делом, остальным приходится его ждать.

– Что обсудим, Гарри?

Обращаясь к Гарри, к любому другому подростку или к щенку Лемезурье насмешливо кривил темные губы. Для защиты. Юные существа читают чужие мысли легко. Особенно этот дурачок.

– А? – спросил он у мальчика, склонив голову набок.

– Не знаю… – угрюмо ответил Гарри и раздавил муху указательным пальцем.

– Помощи от тебя не дождешься, Гарри, – вздохнул Лемезурье, усаживаясь и вытягивая длинные изящные ноги, – а ведь нам нужно держаться вместе. Мы с тобой оба – обломки великой империи среди антиподов.

– Вы мне никто! – буркнул Гарри.

– По крайней мере, откровенно.

– И никакой я вам не обломок!

– Кто же ты тогда? – спросил Лемезурье, хотя мальчик уже ему наскучил.

– Я не знаю, кто я…

Гарри с надеждой посмотрел на Фосса, но тот перечитывал письмо. Сложно сказать, слышал ли он их разговор.

Усомнившись в том, что может надеяться на защиту своего покровителя, Гарри Робартс совсем приуныл. В его незамутненном уме замелькали тревожные и тусклые мысли. Кто же я? Кем я должен быть? Тяжесть ботинок на толстой подошве навалилась на мальчика чувством одиночества, от грубой куртки пахнуло зверьем. Вдали от Фосса он был никем, а сейчас и его присутствие не помогало. Однажды Гарри открыл ящик комода своего покровителя и потрогал его вещи, даже сунул нос в темные материи и обрел уверенность. Теперь она канула в прошлое. Ему довелось столкнуться с пугающей задачей самоопределения, предложенной Лемезурье.

– Возможно, ты натура куда более тонкая, чем считаешь сам, – вздохнул его враг и потер щеку.

Там, где бритва отыскивала утром щетину в ранних складках юного лица, рука нащупала несколько порезов. О господи, зачем он вообще пришел? Собственная кожа, почти сровнявшаяся цветом с лимоном, вызывала у него отвращение. Юноша вспомнил копну сена, на которой лежал в детстве, и запах молока или же невинности. Распознав ее в безобидных глазах Гарри Робартса, он вознегодовал, поскольку сам давно утратил это качество.

Теперь и он тоже вынужден полагаться на немца. Однако тот все читал и перечитывал злосчастное письмо и кусал ногти – точнее сказать, не все ногти, только один. Фрэнк Лемезурье, который в иных отношениях отличался особой щепетильностью, терпеть не мог эту привычку, но продолжал смотреть и ждать, поскольку был не в том положении, чтобы делать замечания.

– Гарри, я попрошу тебя передать это письмо – нет, не сейчас, подождет до утра – мистеру О’Халлорану, седельнику с Джордж-стрит, – сказал Фосс.

Откуда бедняге знать? Впрочем, немец предпочитал не обращать на чужие слабости внимания, если только из этого нельзя извлечь какую-нибудь выгоду.

– Думаю, тебе будет приятно услышать, что я получил хорошее известие, – объявил Фосс.

Он заговорил нарочито живо, видимо, переняв эту манеру вместе с чуждым ему языком у какой-нибудь пожилой англичанки, которая обращалась подобным образом к мужчинам. Мальчик смутился еще больше, потому что немцу эта манера не шла.

В глазах Гарри Робартса появилось отчаяние: он вообще перестал что-либо понимать. Ему очень захотелось прикоснуться к своему благодетелю. Раз или два он уже дотрагивался до Фосса, и это сошло ему с рук.

– Поверить не могу, что проклятая экспедиция все-таки состоится, – проворчал Лемезурье.

Открывшись, он сделался безразличен ко всему и держался с нарочитой дерзостью, вытянув далеко вперед свои длинные ноги.

– Не пройдет и двух недель, как мы поднимемся на борт «Морского ястреба», – объявил Фосс. – Нас будет пятеро. Мы отплывем в Ньюкасл, уже с основными припасами. Оттуда мы направимся в Рейн-Тауэрс, владения мистера Сандерсона.

Для чтения и письма немец надевал скромные, но изящные очки.

– Пятеро? – переспросил Лемезурье, немного заинтересовавшись. – Мы трое, еще Пэлфримен, само собой. Ах да, я позабыл про Тернера.

– Тернер скоро придет, полагаю.

– И мы поедем на лошадях, как вы обещали? – спросил Гарри Робартс.

– Или на мулах, – сказал Фосс.

– Или на мулах.

– Думаю, мы поедем верхом на лошадях, а поклажу повезут мулы. Разумеется, все зависит от мистера Сандерсона и мистера Бойла из Джилдры.

Хотя так поступают многие, это не имело никакого значения, поскольку вещи материальные для Фосса не стоили ничего. Посему Фосс часто обманывал своих друзей. В темной комнате юноша и мальчик продолжали ждать от него моральной поддержки. Вместо этого он обратился к жизнерадостным фразам, которые ему не принадлежали. Бледные щеки Фосса раскраснелись, словно для маскировки. В конце концов, он поведет их, решил немец, и таким образом оправдается. Легко сказать, трудно сделать. Вдохновение снисходит внезапно и облекает обстоятельства в соответствующую форму, оно не хранится в бочонке как солонина, чтобы доставать по куску. Отражаясь в туманном зеркале темнеющей комнаты, Фосс ничуть не удивился тому, как значительно выглядит на общем фоне. Он мог бы с легкостью позабыть про своих двух адептов. Они были совершенно разными людьми, и объединяло их лишь то, что оба отчаянно в нем нуждались.