Форвард — в защиту - [10]

…Нет, события всё же разворачивались правильно. И развернул их этот не особенно молодой, невзрачный человек. Так ведь и должно быть: когда ты едешь по правому делу, обязательно найдётся хоть один, кто тебя поймёт и поддержит. И это так просто: повернуть, как Наполеон, невидимый… нет, не стоп, а другой — хороший кран. Кран, которому надлежит быть в распоряжении каждой человеческой души.

ВООБРАЖАЕМЫЙ МЯЧ КАТИЛСЯ ПО ОПУСТЕЛЫМ И ПРИТЕМНЁННЫМ КОРИДОРАМ ВАГОНОВ, ВКАТИЛСЯ В ПУСТОЕ КУПЕ, ГДЕ ЮРА И ЗАНОЧЕВАЛ. А ПОТОМ, ОБВЕДЯ НОЧЬ, ЮРА ПОВЁЛ ДРИБЛИНГ ВОСПОМИНАНИЙ СНАЧАЛА ПРЯМО ПО РЕЛЬСАМ, ПРЯМО ПО ШПАЛАМ — потому что поезд давно прибыл и стоял в тупике далеко от перрона. Это была Москва.

И ВОТ ДРИБЛИНГ ИДЁТ ПО БОЛЬШОЙ КАЛИТНИКОВСКОЙ УЛИЦЕ.

И вот он — знаменитый Калитниковский, или Птичий, рынок. Рынок, который вполне бы мог называться «Рыбий», «Собачий», «Кошачий», «Кроличий», да мало ли ещё чей. Нет, пожалуй, всё же в первую голову — «Рыбий»…

Юра оторопел. Он увидел за оградой толпу, причём было непонятно, что можно в такой густой массе делать, кроме, разве, того, как просто стоять, вытянув руки по швам.

У входа культурные девушки и женщины продавали котят, И вообще народ тут был приличный. Присутствовал даже Николай Дроздов из телепередачи «В мире животных». Продавал гиббона.

К нему подошли Юрины родители и стали прицениваться. Дроздов наставительно сказал, словно набивая цену:

— Гиббоны — единственные человекообразные обезьяны, передвигающиеся на двух ногах.

«Значит, я тоже гиббон», — подумал Юра и очнулся.

Он дома, на тахте. За стеной телевизор. Показывают «В мире животных». Звук стал громче, потому что дверь приоткрыл отец.

— Юрий, не обижайся на меня, — сказал отец.

Но это было не всё. По умиротворённому виду Юры Александр Александрович догадался, что операция «Рыба», видимо, закончилась успешно. Почему бы сейчас не сделать сыну приятное — вскользь, небрежно, как что-то малозначащее, не сказать, например, такое:

— Костя, наверно, обрадовался, когда ты ему рыб привёз?

Юра чуть вздрогнул. Молчал, соображая.

— Как, кстати, называются эти чёртовы рыбы? — ещё небрежнее спросил Александр Александрович. Он полагал, что сын столь же небрежно скажет что-нибудь наподобие «люминофоры», зевнёт, повернётся на бок и тем закончит разговор. Но сын молчал. А сам думал, думал. «Славик! — осенило его. — Это он Славику соврал насчёт рыб тогда на станции… Соврать и сейчас?» «Промолчи, — посоветовал ЮАГ. — Скоро всё само собой откроется».

Отец, помедлив, вышел. «Мальчишка-кокетка, — думал он, усмехаясь. — Скромник! Уклоняется от разговора. Но всё равно молодец!»

А ЮРА, ЛЁЖА НА ТАХТЕ, ПОГНАЛ СВОЙ НЕВИДИМЫЙ МЯЧ С ПТИЧЬЕГО РЫНКА — ПОГНАЛ НАЗАД. В тот самый четверг, когда они, уже осмелев, снова играли в футбол под окнами.

— Голова, пас! — кричал Пашка.

Но Юра увидел возвращавшегося с циклопной ловли дядю Костю и подбежал к своему новому другу поздороваться.

— Физкульт-привет, — сказал тот. — Твой заказ выполнен, — и, улыбаясь, повертел рукой, словно размешивал чай. — Зайдём?

Неторопливо вошли в подъезд. Около почтовых ящиков Константин Петрович остановился и достал газету. Они уже поднимались по лестнице, как Юра весело закричал:

— Вы письмо уронили! Наверно, из Австралии.

Поднял и подал письмо. Костя так и прилип нему глазами.

— Вот это номер! — произнёс он то ли радостно, то ли испуганно и побежал вверх по лестнице. Прямо-таки помчался. Лихорадочно открыл дверь, вбежал в комнату и плюхнулся в кресло. Юру не замечал. Торопливо, как попало, разорвал конверт и стал читать.

Юра тактично отвернулся и стал разглядывать свободную от аквариумов стену комнаты. Здесь висело очень много странных фотографий. Одни были не в фокусе, на других передний план застилали сучья, смазанные фигуры пешеходов. И везде обязательно присутствовали молодая красивая женщина и мальчик. Вот она сидит в сквере, а он возле неё приостановился с велосипедом. Вот он стоит с сумками у булочной — видимо, ждёт мать. Вот он ест мороженое на фоне Большого театра — того, что в Москве, — а мать ему внушает что-то педагогическое…

Хозяин квартиры отложил письмо. Посмотрел на Юру, как впервые его увидел. И возбуждённо заговорил:

— Знаешь, это письмо от неё… От жены… От бывшей.

— Хорошо, что она написала, — подсказал Юре ЮАГ такие слова, а про себя Юра подумал: «Наверно, с новым мужем поссорилась, иначе бы не написала».

— Знаешь, — говорил, сильно волнуясь, дядя Костя, — знаешь, это всё не так просто. Жили мы, знаешь, душа в душу… Вот она, — метнулся он к фотографиям на стене. — Хороша? Скажи… А?

— То, что надо, — ответил Юра, смутившись.

— А душа у неё какая! — продолжал дядя Костя. — И сын у нас, Юра, вроде тебя. Хороший он, Юра. Вот послушай. Так… «В тебя пошёл. Каждое воскресенье ездит на Калитниковский рынок. Увлекается дискусами…» Дискус, Юра, — это такая рыба. Распрекрасная, можно сказать. «Ездит он туда с дядей Васей, инвалидом, который ему какого-то особого самца обещал…» Эх, милые вы мои!

— Я бы на вашем месте сейчас бы прямо на самолёт — и в Москву. А этому самому деятелю — по тыкве, — посоветовал Юра.