Формула всего - [82]
Я направился в пещеру, надеясь на то, что гаже прихватил с собой что-то такое. У него оказалась большая сумка. Я ее еле во тьме нашарил, набил деньгами и, пока набивал, целовал монетки в «орлы» да в «решки» – ай золотые мои помощники!
Путь мне опять предстоял не из легких. Указ-то поди уже все узнали! Куда ни приди – возьмут на заметку. Надо быть начеку. И винтовку лучше не брать. Тем более без патронов!
Я прикинул, сколько у меня времени. Плащ говорил – «до Покрова». Это, значит, полтора месяца. Но он мог наврать.
– Ты мне не скажешь? – спросил я у гаже. – Ладно, бывай.
Вылез наружу, а чувство такое – забыл чего-то. Не пускает меня мертвец. Чего ему надо? Я решил, что лучше к нему вернуться. Мертвецы, они такие, добром не поклонишься – найдут способ.
Он лежал в луже крови, глаза открыты. Вот оно что! Я прикрыл ему веки и помолился: «Легкого лежанья да мягкой земельки. Спи спокойно. Не сердись на меня. Тебе же так легче. Отмучился и с миром. Не ходи за мной». И пошел, пошел – под божьей стрехой[96], в траве по пояс. Хорош бессчастный! Полна сума золота! Ай, ромалэ!
Так расшагал я в себе обиду, злость и уныние, шел да насвистывал. Доброму сердцу легко, как птичке. Про Воржу я больше почти не думал, как не думают о чем-то решенном, но нескором.
Дикая степь. Только ближе к вечерней я наткнулся на наезженную дорогу. Хотелось курить. Посмотрел я направо – нет никого. И налево тоже. Я сел на обочину. Вот ведь как крутит! Давно ли жалел, что на свет появился, а теперь сижу, греюсь.
День был теплый, но пасмурный. Журавли пролетели – курлы-курлы.
Вдалеке показалась повозка с сеном. Двое гажей обсуждали что-то. Оба бородатые и загорелые. Лица – жизнью потертые, как башмаки, такие трудно состарить больше.
– Далеко до покосу? – спросил один.
Второй ответил:
– Версты две будет.
Даже странно, что я их понял! Это были первые люди, которых я встретил после Вдовы, и все в них казалось мне интересным – даже заплатки! А лошадка-то – Дэвла! Без слез не взглянешь! Гривка облезлая, зад отвисший. Страсть как обидно, потому что я вижу – порода в ней есть, костистая лошадь, по грудь увязнет, а сани вытянет. Эх, мужички – укатали сивку. Ухода нет, вот и вид нетоварный. А я б ее вынежил… Ай-нанэ.
Гаже проехали без скандала. Не кинулись с криками руки вязать: ага, мол, попался, рвань кучерявая! Вот тебе и Указ! Может, он только на бумаге могуч? Ненавидеть не прикажешь.
Я пошел за телегой. Вскоре стемнело. Никто из гажей мне в пути не попался, зато ночью обратно мужики те приснились – точно такие, как я их встретил. Кажется, даже и спросил-то один: «Далеко ль до покосу?», а другой ответил: «Версты две будет».
Проснулся я от колючей зяби. День едва распускался и вот распустился! Потянулся народ. Две деревни прошел я без сучка и задоринки. Купил себе трубку да доброй махорки – такой, от которой барин легкие выплюнет, а цыган, напротив, здоровее станет! Затянулся – лафа! Несчастье побоку, удачу в кнут!
Большак, по которому я шагал, позволял разъехаться трем телегам, и люди попадались – каждой твари по паре: крестьяне, торговые, нищие, всякие… Кто по закону, кто против закона. Впрочем, разбойников я не боялся. В таборе каторжных мы привечали. Люди были лихие, но благодарные. Несли нам краденое. Никто их бандитами даже не звал. Бандиты у нас – это те, кто в погонах: с нагайками, с саблями. Вот кто бандиты! Сколько себя помню, они нас стригли, как будто они пастухи, а цыгане – бараны. Вот бы с них самих взятки брать! За то, что морды у них поганые.
Шел я и шел. На меня косились, но я к косым взглядам привык с детства. Указ тут ни при чем. Гаже всегда только так и судили, что с цыганами, мол, без оглядочки нельзя. Доля правды тут есть – мы не святые! Но это не повод измываться над нами! Цыганская участь и так не сахар – везде мы чужие. Кроме табора. Где табор, там и дом. Если хочу выжить, я должен найти свой табор.
А что с Указом, как он сыграет – тут дело тонкое. Команду «Взять!» дали. Станут ли кусаться? Вот это вопрос! Иду, а неймется мне. Хочу узнать! Вынь да положь! На пути – деревня. Вечер уже. Все, кто не спит, те пьют. Все, кто не пьет, те спят. Кабак я узнал по горящим окнам. Тут, думаю, и проверю. У пьяных все наружу. Если назрело, непременно вырвется!
Подошел к крыльцу – из-за двери гвалт, гармошка писклявая, смех собачий. Гуляют, твари. А я чем хуже? На что они мне? Я в сердцах плюнул и пошел было прочь, но в момент передумал и с тройною решимостью толкнул дверь.
По носу ударила теплая вонь. Ну гибель, чавалэ! Настоящий шабаш! Стены – черные от копоти, а люди такие, что звякнет полночь – один станет жабой, другой козлом, третий вурдалаком. Мест незанятых только два – одно рядом с желтым лишайным дедом, а другое – в углу, деревянный ящик. Я выбрал его, но и там было смрадно. А тут еще дед тот, который желтый, рыгнул так, чтобы непременно на Луне услыхали, какой он герой. Сосед ухал филином. Третий жужжал. Подошла хозяйка. Я на ее месте давно бы повесился с такою мордой!
– Чего будешь? – спрашивает.
Я ей ответил.
– Погодить придется.
Да тут годить – все равно что черту под хвостом лизать! Но раз сел – сижу. И невольно слышу:
Что за народ — цыгане? Как получилось, что расселившись по всему миру, они нигде не стали своими, везде остаются на особом положении? Как изменилась их жизнь в современной России, и чем отличаются новые цыгане от новых русских? Что такое цыганский закон, цыганская правда, цыганская мораль? Откуда идет поверье, что Иисус Христос разрешил цыганам воровать и обманывать людей? В этой веселой и лиричной книге самые невероятные приключения и судьбы описаны с этнографической достоверностью. С любовью, горечью и беспощадной честностью автор изображает сцены из жизни хорошо знакомых ему цыган, преимущественно котляров.
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».