Фонтаны на горизонте - [5]

– Иди, Джо, домой. Скажи Соне, что я скоро буду. Зайду в правление флота.

...Матросы с «Кишинева», вяло переговариваясь, медленно брели по пристани. Возбуждение прошло, надо было думать о завтрашнем дне, искать работу. Постепенно моряки расходились, желая друг другу счастливого плавания и скорой встречи. Филипп Слива и кок Ли Ти-сян остались вдвоем. Повар был так же одинок, как и матрос. Так непохожие друг на друга, они за год совместного плавания крепко сдружились. Ли Ти-сян был молчалив, чистоплотен, экономил каждую копейку и не одобрял зубоскальства друга и его бесшабашности в расходовании денег. Но это не мешало им быть товарищами.

Ли Ти-сян думал о том, что его сбережений может хватить им месяца на два. А за это время может быть удастся найти работу. Только бы вот Слива меньше ругался, а то все время у него неприятности.

Они вышли на шумную Светланскую улицу. При виде иностранных офицеров Слива начинал материться, и Ли Ти-сян, опасаясь как бы его друга не забрал патруль, попытался увести его:

– Пошли ба, Филипа! Твоя водка хочу? – Ли Ти- сян хитрил. Он знал слабость друга.

– Корешок ты мой золотой, – растрогался Слива. – Знаешь, чем мою душевную тоску унять. Аида в «Зеленый попугай».

Они направились в портовый кабачок. У входа Слива остановился, хлопнул себя по карманам:

– Доллары у мамы оставил.

– Твоя мама мию[2], моя угощай, – серьезно сказал Ли Ти-сян.

– Твои таяны нам на харчи нужны. «Попугай» меня знает, даст в долг.

Они вошли в низенькую дверь. В лицо ударил теплый, насыщенный запахами дешевой еды и спиртного, воздух. За густым табачным дымом люди казались призраками. Ли Ти-сян закашлялся. Сквозь говор, стук посуды пробивался чей-то пьяный голос, певший с бесшабашностью

        – Эх, шарабан мой, американка!      

        А я девчонка, да шарлатанка!..      

Слива подошел к стойке и, щелкнув пальцами, поднял вверх указательный и средний. Буфетчик понимающе кивнул и поставил перед матросами граненые стопки с водкой.

– С чего загуляли? С «Кишинева» выгнали?

– Предложили по берегу прогуляться, – Слива залпом опорожнил свою стопку и, взяв со стойки кусочек соленой рыбы, сказал: – «Кишинев» флаг обменял.

Он коротко рассказал буфетчику, что произошло.

– Ты мне, Филипп, сможешь все долги разом отдать, – сказал буфетчик.

– Ты уже слышал, что Колька Романов мне наследство оставил? – подмигнул Слива.

– Слушай, – буфетчик, в прошлом сам матрос, знал все портовые новости. – В Семеновском ковше стоит шхуна «Диана»...

– Меня в капитаны приглашают? – осведомился с невинным видом Слива. – Так я женюсь и пока не могу...

На шхуну набирают команду, – перебил его буфетчик. – Пойдет на Камчатку бить китов. Понял, чертов словомол? Держите курс в Семеновский ковш. Полный вперед!

– Есть, полный вперед. – Слива стал серьезным. Такую возможность нельзя было упускать. – Из первого же рейса привезу тебе кита.

– Лучше захвати парочку, – засмеялся буфетчик. – А теперь топайте, топайте.

– Ли Ти-сян, держись в кильватер, – Слива натянул на лоб кепку: – Вечером «Попугай» получит долг.

В правлении «Доброфлота» Северову сказали, что в его услугах больше не нуждаются. Как это он объяснит Соне? И почему «Кишинев» передан американцам? Как страшно и непривычно чувствовать себя безработным, никому ненужным человеком! Может быть, компания узнала о том, что он помогает большевикам? Нет, едва ли. Ему вспомнился «кочегар» Хайрова. Так и не увидел его. Вот огорчится Александр Макарович, когда узнает, что его человек не попадет в Охотск.

Ивану Алексеевичу захотелось увидеть Хайрова, посоветоваться, что дальше делать. Но где его найдешь?

Грустно, печально было в этот вечер в доме Северовых. Соня с покрасневшими глазами принялась за шитье, но скоро ушла спать. Джо в своей комнате читал. Иван Алексеевич, чтобы скоротать время, сидел за письмом брату Геннадию, хотя никакой уверенности не было, что оно его найдет.

В открытое окно из города доносилась музыка. Вместе с вечерней прохладой в комнату влетали ночные бабочки, кружились вокруг лампы, падали с оббитыми крыльями. «Вот так и многие из русских сейчас, – подумал Северов, наблюдая за темно-коричневой бабочкой, которая ползла по письменному столу. – Да разве только сейчас. Ведь и Лигов, и отец, и Клементьев тоже стремились к цели, а погибли, ничего не достигнув. Кто же виноват в этом?»

Отложив перо, Иван Алексеевич сидел, глубоко задумавшись, опустив голову на руки. За окном послышался голос Хайрова:

– Вы еще не спите, Иван Алексеевич?

– Как вы кстати, – обрадованно сказал Северов, вводя Хайрова в свой кабинет. – Я вот сейчас смотрел на этих ночных бабочек и думал...

– Эка философия, – засмеялся Хайров, выслушав Северова. – Не завидую я вам, если у вас такие же хрупкие крылья. Я предпочитаю, чтобы у людей были железные, стальные крылья! На них он долетит до самой высокой цели!

– Может быть, может быть, – чуть обиделся Северов. – А знаете, я уже не капитан «Кишинева».

- Вот поэтому я и у вас. – Хайров достал коробку папирос. – Разрешите?

Хайров закурил. Взялся за свою трубку и Северов. Несколько минут они курили молча, прислушиваясь к музыке, игравшей на берегу Чуркиного мыса, в саду «Италия».