Фистула - [30]
«Ты представляешь, что мне приснилось сегодня? Ответы на контрольную! По алгебре! Что-то из того, что мы решали в старшей школе…»
– и я складывал в голове эпизоды предстоящего дня, самого лучшего и важного для меня дня. Какие будут у нас разговоры? Я должен буду говорить спокойно, изящно даже, – не как слуга, готовый исполнить любое её желание, а как тот, кто должен сконцентрировать это желание на себе —
«…и весь класс сидит, и никто ничего не знает, только я одна. И все на меня уставились, как будто я в чём-то виновата!….»
– пожалуй, я начну спрашивать про Льва, чтобы продемонстрировать, как мне нравится мой племянник. Или попрошу показать мне весь её сад. Нужно разбить оставшийся лёд между нами, прежде чем начать разговор начистоту —
«…а я им в ответ засмеялась и продиктовала все ответы вслух, громко, прям перед учителем…»
– и потом я смогу высказать всё, что держу в себе. Наконец-то! Я воочию представлял, как после этого наши отношения навсегда изменятся. Она поймёт, что зря бросила меня, она почувствует всю вину за это предательство. Она увидит во мне шанс спастись от Капитана – я способен освободить её из грязных пут, вытащить из трясины, куда она залезла по собственной глупости. Я прощу её, если впредь она будет меня слушаться. А она будет – она полюбит меня после того, как всё обо мне узнает.
«…в общем, я переволновалась, конечно, от такого сна. Утром проснулась с ощущением, что язык не помещается во рту. Ну, по крайней мере, мама мне больше не снится…»
«Шурин, ну чё, пойдём! Машина на месте».
«Эм. Что?»
На моё замешательство сестра отреагировала жестокой торжествующей ухмылкой. Нет, она вовсе не собиралась проводить этот день со мной – «полностью предоставлена себе» следовало понимать буквально. Она сказала, приказала фактически, чтобы я ехал со Львом.
«Но…»
«Никаких но, это не обсуждается. По субботам я сама по себе, это наше семейное правило».
«Ты не хочешь провести день со мной?! Своим единственным братом?!»
«Нет, я хочу провести этот день так, как провожу его каждый раз. Это моё право, и я требую его уважать».
«Шурин, пошли уже, тут нечего спорить. Тут даже яне в силах ничё сделать».
Я хотел послать его куда подальше, но сказал – хорошо, сейчас приду. Капитан уплыл, и я предпринял последнюю попытку достучаться до моей истязательницы.
«Что ты собралась здесь творить одна?!»
«Какая тебе разница? Я всё сказала. Что хочу, то и буду делать. Может быть, сама пойду на озеро! Или приглашу сюда кое-какого своего друга. А может, просто приберусь у Льва на этаже, неважно».
«У вас что, нет домработницы, чтобы убираться?!»
«В данный момент нет. Была девочка одна, мы ей позволили помогать, потому что она из плохой семьи. Но с ней беда приключилась. Больше я никого не хочу. Да и подворовывала она. Я люблю свой дом и свой сад, я сама с удовольствием тут со всем управляюсь, знаешь ли».
«А что ещё за др…»
«Я больше повторять не собираюсь. Уходи. Это мой день, мой дом. Да и вообще, ты сможешь познакомиться ближе со своим племянником. Разве не здорово, разве ты здесь не за этим?»
Я сдался. От этой последней фразы осталось неприятное ззззззз: разззве ззздорово ззздесь ззза – звук этот продолжил издеваться над моими ушами и у двери, и на улице, и перед воротами. Он перешёл в колкий ехидный звон, прекрасно знакомый мне звон, отмеченный солнечно-жёлтой нотой разочарования и обиды. И для обиды у меня имелись все основания. Что эта губастая шваль возомнила о себе? Сначала сама выбрала позорную судьбу никчёмной домохозяйки, а теперь ведёт себя как избалованная госпожа. Что ей делать тут одной, какая у неё может быть своя жизнь?! Она же теперь годится только на удовлетворение мужского аппетита, что и доказала этой ночью. Ублажай мужа, пестуй сынка, вычищай засранный ими дом. Обыкновенная бестолочь, по недоразумению разделившая со мной кровь. И ни во что меня не ставящая. Под непрекращающийся звон в ушах я, злорадствуя, пародировал про себя её ночные литании: пожалуйста, не надо, уйди, умоляю, перестань. Я корил себя за свою жалость к ней, хотя и знал, что скоро всё это огорчение сойдёт на нет и я снова начну мечтать о том, чтобы быть рядом с ней, вплотную к ней, в ней. Девять одиннадцать.
За воротами уже давно пыхтела здоровенная машина, отполированный до блеска чёрный внедорожник с плавником на крыше, на мой вкус – уродливая железка, мордой напоминающая удильщика, как, впрочем, и её тупорылый владелец. Лев уселся с краю, прижавшись к двери, при виде меня озарился огоньком улыбки. Тяжёлый запах кожаного салона, к которому примешался противный мятный ароматизатор, превосходил по своей тошнотворности любые благоухания плацкартных вагонов. Впереди в массивных креслах сидели, оба в синих пиджаках, Капитан и водитель – почти что двойник своего начальника, но с некоторыми мелкими несовпадениями: немного уже в плечах, глаза глубже посажены, на затылке недоставало одной складки; главным отличием было отсутствие холёной бородки, без которой такой боровитый индивид походил на распухшего младенца. Автомобиль был столь просторным, что голоса с той стороны салона звучали как издалека.
