Философский постгуманизм - [27]
Постгуманизм первоначально определялся как пост-гуманизм и пост-антропоцентризм. Например, Рози Брайдотти в одном из ключевых текстов философского постгуманизма, в «Постчеловеке» [Брайдотти, 2021], делит повествование на четыре главы: «Постгуманизм: жизнь после самости»; «Пост-антропоцентризм: жизнь после вида»; «Нечеловеческое: жизнь после смерти»; «Постчеловеческие гуманитарные науки: жизнь после теории». Эта карта важна тем, что она размечает основные моменты философского постгуманизма, который децентрирует человека по отношению к «нечеловеческому» и к человеческим «другим» (то есть всем категориям человеческого, которые исторически в качестве таковых не признавались). Но при этом он опирается на критический пост-дуализм, который не оставляет места для строгого разделения жизни и смерти; наконец, в своей рефлексии он открыт будущему развитию постчеловечества в его одновременно политических и генетических ответвлениях[114]. Следовательно, академические исследования, ранее определявшиеся как «гуманитарные науки или науки о человеке», могут отражать этот поворот, становясь «постгуманитарными науками». Роберт Пепперел, один из первых мыслителей философского постгуманистического подхода, неплохо резюмировал эти аспекты в своем «Постчеловеческом манифесте», опубликованном в качестве приложения к его книге «Положение постчеловека: сознание за пределами мозга» [Pepperell, 1995]:
1. Сегодня ясно, что люди больше не являются самыми важными созданиями во вселенной. И гуманистам еще предстоит усвоить эту мысль.
2. Весь технологический прогресс человеческого общества направлен в сторону избыточности человеческого вида, которую мы наблюдаем сегодня.
3. В постчеловеческую эпоху верования становятся избыточными – в том числе и вера в Человека.
4. Люди, как и боги, существуют лишь в той мере, в какой мы верим в их существование [Pepperell, 2003, p. 177].
С точки зрения Пепперела, пост-антропоцентризм, развитие технологии и устранение Бога и богов, а также устранение людей, – все это процессы, связанные друг с другом. Здесь нам стоит открыть скобку и отметить, что постчеловеческое преодоление привилегии человека не направлено на то, чтобы заменить ее каким-то иным приоритетом (например, машин). Говоря в целом, философский постгуманизм можно считать одновременно пост-центризмом[115] и пост-эксклюзивизмом. Он не опирается на оппозиции, поскольку его можно считать эмпирической философией медиации, которая предлагает примирение существования в его самом широком смысле. Он не использует никакие прямолинейные дуализмы или антитезы, поскольку демистифицирует онтологические полярности, используя постмодернистскую практику деконструкции. Постгуманизм не озабочен доказательством оригинальности собственной программы, поэтому его можно также считать пост-эксклюзивизмом. Он подразумевает необходимость принять «растворение нового», которое философ Джанни Ваттимо в своей работе «Конец модерна: нигилизм и герменевтика культуры постмодерна» [Vattimo, 1991] определил в качестве отличительный черты постмодерна[116]. Чтобы задать нечто «новое», следует определить центр дискурса, чтобы можно было ответить на вопрос «новое относительно чего?». Однако новизна человеческой мысли относительна и ситуативна: то, что в одном обществе считается «новым», в другом может быть обыденным[117]. Кроме того, подходы, занимающие позицию гегемонии, открыто не признают все противостоящие им точки зрения, которые сосуществуют в той или иной культурно-исторической парадигме, а потому не могут признать разрывы, присутствующие в глубине любой дискурсивной формации. Постгуманизм не только ставит под вопрос тождество «центра» западного дискурса, который уже был радикально деконструирован его собственными «перифериями» (в частности, феминистскими, черными, квир- и постколониальными теоретиками). Постгуманизм, будучи пост-гуманизмом, отвергает центральность центра в его единичной форме, независимо от того, в каком модусе он существует – гегемонии или сопротивления [Ferrando, 2012]. Постгуманизм может признать наличие определенных центров интереса, но его центры являются подвижными, номадическими, эфемерными. Его подходы должны быть плюралистическими, многослойными, всеобъемлющими, но именно для того, чтобы оставаться открытыми, включая и эксклюзивность, которая не позволяла бы развернуть такую стратегию.
Каковы источники этой особой версии философского постгуманизма?
Впервые в науке об искусстве предпринимается попытка систематического анализа проблем интерпретации сакрального зодчества. В рамках общей герменевтики архитектуры выделяется иконографический подход и выявляются его основные варианты, представленные именами Й. Зауэра (символика Дома Божия), Э. Маля (архитектура как иероглиф священного), Р. Краутхаймера (собственно – иконография архитектурных архетипов), А. Грабара (архитектура как система семантических полей), Ф.-В. Дайхманна (символизм архитектуры как археологической предметности) и Ст.
Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.
Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.
Книга Ирины Глущенко представляет собой культурологическое расследование. Автор приглашает читателя проверить наличие параллельных мотивов в трех произведениях, на первый взгляд не подлежащих сравнению: «Судьба барабанщика» Аркадия Гайдара (1938), «Дар» Владимира Набокова (1937) и «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова (1938). Выявление скрытой общности в книгах красного командира Гражданской войны, аристократа-эмигранта и бывшего врача в белогвардейской армии позволяет уловить дух времени конца 1930-х годов.
Рынок искусства – одна из тех сфер художественной жизни, которые вызывают больше всего споров как у людей, непосредственно в нее вовлеченных, так и у тех, кто наблюдает за происходящим со стороны. Эта книга рассказывает об изменениях, произошедших с западным арт-рынком с начала 2000‑х годов, о его устройстве и противоречиях, основных теоретических подходах к его анализу. Арт-рынок здесь понимается не столько как механизм купли-продажи произведений искусства, но как пространство, где сталкиваются экономика, философия, искусство, социология.
Книга посвящена конструированию новой модели реальности, в основе которой лежит понятие нарративной онтологии. Это понятие подразумевает, что представления об истинном и ложном не играют основополагающей роли в жизни человека.Простые высказывания в пропозициональной логике могут быть истинными и ложными. Но содержание пропозициональной установки (например, «Я говорю, что…», «Я полагаю, что…» и т. д.), в соответствии с правилом Г. Фреге, не имеет истинностного значения. Таким образом, во фразе «Я говорю, что идет дождь» истинностным значением будет обладать только часть «Я говорю…».Отсюда первый закон нарративной онтологии: мы можем быть уверены только в том факте, что мы что-то говорим.
Взаимоотношения человека и природы не так давно стали темой исследований профессиональных историков. Для современного специалиста экологическая история (environmental history) ассоциируется прежде всего с американской наукой. Тем интереснее представить читателю книгу «Природа и власть» Йоахима Радкау, профессора Билефельдского университета, впервые изданную на немецком языке в 2000 г. Это первая попытка немецкоговорящего автора интерпретировать всемирную историю окружающей среды. Й. Радкау в своей книге путешествует по самым разным эпохам и ландшафтам – от «водных республик» Венеции и Голландии до рисоводческих террас Китая и Бали, встречается с самыми разными фигурами – от первобытных охотников до современных специалистов по помощи странам третьего мира.