Философский постгуманизм - [25]
В каком смысле Ницше может быть важен в нашей повседневной жизни? Чтобы понять то, живем ли мы жизнью, которой мы на самом деле хотим жить, он предлагает убедительный мысленный эксперимент «вечного возвращения того же самого»[101]. Давайте попробуем его провести. Сядьте и закройте глаза. Теперь представьте, как именно вы сейчас живете. Что если бы ваша жизнь в будущем возвращалась в том же самом виде, буквально в том же самом, причем всегда? Всякая мысль, которую вы когда-либо подумали; каждый человек, с которым вы встречались; каждое действие, совершенное вами; каждая мечта, которая у вас была: все, буквально все то же самое. Никаких отличий. Какое впечатление произвела бы на вас такая идея – ошеломила, ужаснула, порадовала или привела бы в отчаяние? Подождите минуту, и подумайте о своей эмоциональной реакции на этот мысленный эксперимент: как именно вы среагировали? Согласно Ницше, человек, который с радостью принимает такой мысленный эксперимент, – и есть Übermensch. Тот же прием мы можем применять и в нашей повседневной жизни; например, если мы не уверены в каких-то важных решениях, мы можем спросить себя: что если бы… мне пришлось испытывать это всегда? Это, возможно, поможет нам определить, что нам на самом деле важно.
Поддерживает ли постгуманизм смерть Бога? Постгуманизм поддерживает конец внешних Истин, навязанных индивиду, хотя конкретные обстоятельства смерти Бога, как они описаны Ницше, возможно, не соответствуют медиированному подходу постгуманизма. В отличие от антигуманизма, постгуманизм не всегда опирается на смерть Бога или же на смерть Человека, как ее понимал Фуко. С одной стороны, представления о «смерти» сами по себе основаны на признании символического дуализма живого и мертвого, который как раз был оспорен постгуманистической позицией[102]. Еще важнее то, что, согласно Ницше, Бог не просто умер: «Мы убили его»[103]. Если Бог и человек мертвы, тогда кто же убил их? Кто такие эти «мы»? Вы убили Бога? Это важный вопрос, учитывая тот простой факт, что, раз кто-то говорит об их смертях, значит сам он выжил: кто же этот выживший? Смерть Бога, как и смерть Человека, можно считать символической искупительной жертвой, которая в рамках постгуманизма не считается необходимой. В этом смысле точнее было бы говорить о завершении всякой внешней истины в силу индивидуального развития, которое не опирается на убийство (последнее обязательно привело бы к мести). И если антигуманизм характеризуется противоположной установкой, обусловленной социальной и культурной повесткой, в которой он получил развитие (символическим десятилетием в этом плане выступают 1960-е годы), постгуманизм, который приобрел ясные очертания в 1990-е, представляет собой философию медиации, соотносящую гегемонные способы мышления с модусами сопротивления [Ferrando, 2012][104]; они не отвергаются, но признаются в качестве функциональных актов философской драмы, а также, в целом, источников исторического формирования понятия человека.
В конечном счете постгуманизм осознает то, что его собственные позиции формулируются людьми, сформированными в рамках определенной «эпистемы»[105], и выражаются в историческом человеческом языке, обращенном к другим читателям-людям, причем такие гуманистические взгляды и посылки структурно встроены в подобный сценарий, связанный с человеком; следовательно, их нельзя попросту отвергнуть или уничтожить. В этом отношении постчеловек соотносится не столько со смертью человека, как ее понимал Фуко, сколько с деконструкцией Деррида [Деррида, 2000]. Нейл Бэдмингтон в своей антологии «Постгуманизм» указывает: «Если антигуманисты объявляли о расставании с наследием гуманизма, то Деррида терпеливо указывал на сложности подобного разрыва. Именно потому, что западная философия глубоко укоренена в гуманистических принципах, он отметил, что конец Человека обязательно будет писаться на языке Человека» [Badmington, 2000, p. 9]. Далее Бэдмингтон поясняет: «Не существует такого чистого внешнего, куда “мы” могли бы прыгнуть. Противостоять гуманизму, заявляя, что мы оставили его позади, – значит упускать из виду то, как именно выстраивается подобная оппозиция. Из этого, однако, не следует, что постструктурализм довольствуется утверждением статус-кво, поскольку Деррида раз за разом показывает, что системы всегда противоречат самим себе, неизменно деконструируя себя изнутри» [Ibid.]. Постгуманизм, отличаясь от антигуманизма, хотя и не признает какого-либо онто-эпистемологического приоритета человека, в действительности восстанавливает возможность человеческого действия в деконструктивной и реляционной форме.
