Философский постгуманизм - [29]

Шрифт
Интервал

В случае собственно постгуманизма нет необходимости в каком-либо символическом жертвоприношении. Постгуманизм не отвергает предшествующую эпистему, на самом деле он идет по пути, проложенному постмодернистскими и постструктуралистскими практиками[130], ведя постоянный диалог с прошлыми, актуальными и будущими возможностями и источниками. Постгуманизм встроен в феминистские горизонтальные практики и подходы, а потому он способен проявляться в качестве рождения, а не символического убийства, за которым следует искупление. Размышление о метанарративах особенно важно, поскольку постгуманизм не отмечает разделения между «теорией», «поэзисом» и «праксисом»[131]; процессы, связанные с поиском знания, производством и действием внешне и внутренне связаны друг с другом. В этом смысле метанарративы постгуманизма представляют собой признание и локализацию: способы доступа постчеловека к письменным историям (в их мужском и женском вариантах, histories и herstories) идей так же важны, как и его теоретические формулы, поскольку они позволяют выйти за пределы дуализма также и в метапозиции.

Интерлюдия 1

Постгуманизм можно определить как пост-антропоцентризм, как пост-гуманизм и как пост-дуализм. Роль первых двух терминов, то есть пост-гуманизма и пост-антропоцентризма, в формировании философского постгуманизма была достаточно прояснена нами: мы проанализировали некоторые из их генеалогических источников, обсудили связанные с ними вклады и ограничения. Но что можно сказать о пост-дуализме? Третий термин, задействованный в определении, а именно пост-дуализм, не был подробно рассмотрен, поэтому он нуждается в более глубоком осмыслении. Прежде чем начать соответствующее обсуждение, нам надо поставить вопрос: какой именно дуализм деконструируется философским постгуманизмом? Хотя дуализм не обязательно бывает иерархическим, в истории западной мысли две его стороны обычно помещались в систему ценностей, в соответствии с которой одна считалась позитивной, а другая негативной. Говоря точнее, философский постгуманизм деконструирует вполне определенный дуализм – дуализм строгий, жесткий и абсолютный, а не текучий, подвижный и изменчивый, то есть не ту форму дуальности, что присутствует, например, в дао. В даосизме, по словам философа Алена Уоттса, «Принцип инь и ян не является… тем, что мы обычно называем дуализмом, скорее это явная дуальность, выражающая скрытое единство» [Watts, 1976, p. 26]. Так, Лао-цзы, считающийся автором классического текста «Дао дэ цзин» (VI век до н. э.), превозносит воду, в которой видит наиболее подходящую метафору для всеобщего динамического равновесия дао[132], [133].

Почему пост-дуализм важен? Пост-дуализм является необходимым шагом на пути к окончательной деконструкции человека. Мы, то есть общество в целом, сможем, вероятно, через какое-то время преодолеть расизм, сексизм и даже антропоцентризм, но если мы не разберемся с жесткой формой дуалистического мировоззрения, которое допускает иерархические социально-политические конструкции, тогда возникнут новые формы дискриминации, например, новыми «другими» будут представлять роботов[134]. Каковы генеалогические источники пост-дуализма, соотносимого с философским постгуманизмом? Чтобы подойти к пост-дуализму, учитывая то, что у такого онто-эпистемологического подхода обнаруживаются интересные параллели в древнеазиатских традициях, таких как буддизм, джайнизм и адвайта-веданта[135], мы будем искать источники за пределами западной традиции[136]. В действительности, постгуманизм выходит за пределы академической, технологической и научной областей, его генеалогию можно связать с различными типами знания и концепций. В настоящее время недуализм привлекает растущий интерес исследователей, работающих над объединением современного знания и древней мудрости. Например, в западной науке сам этот термин использовался для обозначения такой взаимосвязанности, которая, в соответствии с постгуманистическим подходом, отвергает картезианский дуализм. Подобный подход обнаруживается на пути, проложенном Фритьофом Капрой в его новаторской работе «Дао физики», в которой подчеркивались «параллели между мировоззрениями физиков и мистиков» [Капра, 1994, c. 5], а также демонстрировалась «глубокая гармония» [Там же, с. 21] идей и понятий, нашедших выражение в физике и восточных практиках. Этому сдвигу сопутствовал резкий рост интереса к осознанности и медитации во многих промышленно развитых странах, например, в США [Burke, Gonzalez, 2011]. Современная попытка переосмыслить науку, технологию и духовность в естественно-культурном континууме отдает дань уважения онтологии киборга, если использовать термин Донны Харауэй, и выделяет постгуманизм в качестве философской платформы, подходящей для современных академических дискуссий; но следует ли уравнивать постгуманизм и недуализм? Нет, их нельзя считать синонимами. Постгуманизм считает свои позиции пост-дуалистическими, а не не-дуалистическими, поскольку в гегемонных системах мышления эпистема всегда оставалась дуалистической – достаточно вспомнить, в частности, классические оппозиции тела и сознания, мужского и женского, черного и белого, востока и запада, господина и раба, колонизатора и колонизированного, человека и машины, человека и животных. В соответствии с деконструктивистским подходом постгуманизм осознает то, что подобные дуалистические посылки нельзя попросту отбросить; влияние исторического наследия на редукционистские и дуалистические привычки человеческого мышления и действия остается весьма значительным. Для более четкого понимания этого влияния в части 2 мы займемся лингвистическо-семантическим исследованием, в котором попытаемся ответить на ряд связанных друг с другом вопросов:


Рекомендуем почитать
Искусство феноменологии

Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.


Диалектика как высший метод познания

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


О системах диалектики

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Семнадцать «или» и другие эссе

Лешек Колаковский (1927-2009) философ, историк философии, занимающийся также философией культуры и религии и историей идеи. Профессор Варшавского университета, уволенный в 1968 г. и принужденный к эмиграции. Преподавал в McGill University в Монреале, в University of California в Беркли, в Йельском университете в Нью-Хевен, в Чикагском университете. С 1970 года живет и работает в Оксфорде. Является членом нескольких европейских и американских академий и лауреатом многочисленных премий (Friedenpreis des Deutschen Buchhandels, Praemium Erasmianum, Jefferson Award, премии Польского ПЕН-клуба, Prix Tocqueville). В книгу вошли его работы литературного характера: цикл эссе на библейские темы "Семнадцать "или"", эссе "О справедливости", "О терпимости" и др.


Смертию смерть поправ

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Авантюра времени

«Что такое событие?» — этот вопрос не так прост, каким кажется. Событие есть то, что «случается», что нельзя спланировать, предсказать, заранее оценить; то, что не укладывается в голову, застает врасплох, сколько ни готовься к нему. Событие является своего рода революцией, разрывающей историю, будь то история страны, история частной жизни или же история смысла. Событие не есть «что-то» определенное, оно не укладывается в категории времени, места, возможности, и тем важнее понять, что же это такое. Тема «события» становится одной из центральных тем в континентальной философии XX–XXI века, века, столь богатого событиями. Книга «Авантюра времени» одного из ведущих современных французских философов-феноменологов Клода Романо — своеобразное введение в его философию, которую сам автор называет «феноменологией события».


Барабанщики и шпионы

Книга Ирины Глущенко представляет собой культурологическое расследование. Автор приглашает читателя проверить наличие параллельных мотивов в трех произведениях, на первый взгляд не подлежащих сравнению: «Судьба барабанщика» Аркадия Гайдара (1938), «Дар» Владимира Набокова (1937) и «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова (1938). Выявление скрытой общности в книгах красного командира Гражданской войны, аристократа-эмигранта и бывшего врача в белогвардейской армии позволяет уловить дух времени конца 1930-х годов.


Новая модель реальности

Книга посвящена конструированию новой модели реальности, в основе которой лежит понятие нарративной онтологии. Это понятие подразумевает, что представления об истинном и ложном не играют основополагающей роли в жизни человека.Простые высказывания в пропозициональной логике могут быть истинными и ложными. Но содержание пропозициональной установки (например, «Я говорю, что…», «Я полагаю, что…» и т. д.), в соответствии с правилом Г. Фреге, не имеет истинностного значения. Таким образом, во фразе «Я говорю, что идет дождь» истинностным значением будет обладать только часть «Я говорю…».Отсюда первый закон нарративной онтологии: мы можем быть уверены только в том факте, что мы что-то говорим.


Спор о Платоне. Круг Штефана Георге и немецкий университет

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня».


Природа и власть

Взаимоотношения человека и природы не так давно стали темой исследований профессиональных историков. Для современного специалиста экологическая история (environmental history) ассоциируется прежде всего с американской наукой. Тем интереснее представить читателю книгу «Природа и власть» Йоахима Радкау, профессора Билефельдского университета, впервые изданную на немецком языке в 2000 г. Это первая попытка немецкоговорящего автора интерпретировать всемирную историю окружающей среды. Й. Радкау в своей книге путешествует по самым разным эпохам и ландшафтам – от «водных республик» Венеции и Голландии до рисоводческих террас Китая и Бали, встречается с самыми разными фигурами – от первобытных охотников до современных специалистов по помощи странам третьего мира.