Философский постгуманизм - [30]
Какого «человека» должен сменить «постчеловек»?
Глава 11
Сила дефиса
В ПЕРВОЙ ЧАСТИ ЭТОЙ КНИГИ мы отправились в увлекательное и крайне познавательное путешествие по некоторым из основных школ мысли, подпадающих под общую рубрику «постчеловека», в числе которых трансгуманизм, антигуманизм и (критический, культурный и философский) постгуманизм. Мы рассмотрели их роль в современных дискуссиях и их генеалогию. Во второй части мы хотели бы объяснить то, почему понятие «постчеловека» подходит для современной переоценки понятия человека. Для этого нам надо проанализировать сам термин, состоящий из трех компонентов: «пост», «-» (дефиса) и «человека». Основное внимание уделялось «человеку», и, как мы уже отмечали, постчеловек часто определялся в контексте пост-гуманизма и пост-антропоцентризма; к этим определениям мы добавили ключевой аспект пост-дуализма, который подробнее рассмотрим в части 3. Здесь же, во второй части, мы займемся подробным анализом понятия человека: Откуда берется понятие «человека»? Что оно собой представляет – понятие (то есть имя существительное «человек») или же процесс (то есть глагол, например, «очеловечивать», «гуманизировать»)? Является ли оно на символическом уровне исключающим или же, наоборот, полным и всеобъемлющим? Прежде чем сосредоточиться на «человеке» (соотносимым с человеком как видом и в то же время с гуманистической традицией), нам надо разобрать два элемента, который стоят перед ним в конструкции пост/-/человека. Или, точнее, поставить вопрос: почему «пост» и дефис «-» важны для обсуждения постчеловека? В первой части книги мы подчеркивали значение «пост» для конфигурации постчеловека, поскольку эта приставка выступает маркером отличия от других, ранее проанализированных нами, подходов, таких как транс(-)гуманизм и анти(-)гуманизм, для определения которых используются иные префиксы.
Поставим другой вопрос: почему для появления пост(-)гуманизма необходим «пост-»? В отличие от приставки «анти», приставка «пост» не связана с онтологиями, построенными на оппозициях, а потому преодолевает такие дуализмы, как самость/другой, субъект/объект, одушевленное/неодушевленное, человек/животное, человек/робот, мужчина/женщина, физическое/виртуальное, плоть/машины, гражданин/чужой и нормальное/патологическое. На латыни «post» значит «за» (в пространстве) и «после» (во времени). В смысле «после» «пост» не помечает резкий разрыв, с которого можно было бы начать как с чистого листа, на что могло бы указывать изобретение нового термина. «Пост» подразумевает преемственность, разрыв и в то же время преодоление (в буквальном смысле выхода за пределы) термина, который сопровождается приставкой «пост», а потому то, что «пост» обязательно связывает свою идентичность с этим преодоленным термином в символическом отношении. Акцент может ставиться по-разному – на «пост» как отношении (например, в «пост-модерне»), преемственности (например, в «пост-феминизме», о котором говорят некоторые современные теоретики феминизма) или же преодолении (на что, в частности, указывает «пост-апокалиптика»).
Для контекстуализации постчеловека крайне важно определить его место как еще одного «пост» в этом сложном сценарии. Но в то же время, чрезмерно сосредоточиваясь на политике «пост», мы можем упустить из виду термины, с которыми он соотносится. Сам по себе «пост» со временем растворяется в открытости, которая им постулируется; он становится переходом отсюда в какое-то другое место, то есть, другими словами, никуда (как в случае «пост-правды»)[137]. «Пост» в пост-человеке стоит рассмотреть как «пост-», то есть с дефисом. Дефис – это термин медиации. Он сообщает о том, что есть другой термин или другие термины, которые требуют признания, а потому он размещает «пост» в пространстве множества возможностей. В грамматическом плане дефис может использоваться по-разному: он может разделять одно слово на несколько частей при переносе строк; он может служить в качестве «висячего» дефиса, когда второй термин опускается, чем демонстрируется незаконченность. Он также может применяться для связывания нескольких понятий в одно, когда он находится между двумя терминами; он ставится перед и после чего-то, применяясь для акцентуации самой реляционности, которая, как мы увидим, является специфической чертой постгуманистического подхода. Дефис – это отношение, которое может ввести любой иной термин, включая повторение самого себя, зеркало, то есть еще один «пост», как в термине «пост-постмодернизм» [Джеймисон, 2019; Nealon, 2012], создавая игру едва ли не бесконечных отражений. Дефис может проявляться как своим присутствием, так и отсутствием. В частности, когда тот или иной термин получает распространение, дефис часто опускается: пост-модерн становится постмодерном, пост-феминизм – постфеминизмом, пост-человек – постчеловеком. Но его значение стоит учитывать. То, что его присутствие можно заменить без особых потерь его отсутствием, превращает его в знак, который подходит для пост-дуалистического подхода постчеловека; дефис не обязан быть одним или другим; он может быть обоими или ничем. Объяснив, почему для формулировки постчеловека была выбрана приставка «пост» и почему присутствие или исчезновение дефиса выступает эмблемой этого подхода, мы можем заняться теперь собственно человеком.
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Лешек Колаковский (1927-2009) философ, историк философии, занимающийся также философией культуры и религии и историей идеи. Профессор Варшавского университета, уволенный в 1968 г. и принужденный к эмиграции. Преподавал в McGill University в Монреале, в University of California в Беркли, в Йельском университете в Нью-Хевен, в Чикагском университете. С 1970 года живет и работает в Оксфорде. Является членом нескольких европейских и американских академий и лауреатом многочисленных премий (Friedenpreis des Deutschen Buchhandels, Praemium Erasmianum, Jefferson Award, премии Польского ПЕН-клуба, Prix Tocqueville). В книгу вошли его работы литературного характера: цикл эссе на библейские темы "Семнадцать "или"", эссе "О справедливости", "О терпимости" и др.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Что такое событие?» — этот вопрос не так прост, каким кажется. Событие есть то, что «случается», что нельзя спланировать, предсказать, заранее оценить; то, что не укладывается в голову, застает врасплох, сколько ни готовься к нему. Событие является своего рода революцией, разрывающей историю, будь то история страны, история частной жизни или же история смысла. Событие не есть «что-то» определенное, оно не укладывается в категории времени, места, возможности, и тем важнее понять, что же это такое. Тема «события» становится одной из центральных тем в континентальной философии XX–XXI века, века, столь богатого событиями. Книга «Авантюра времени» одного из ведущих современных французских философов-феноменологов Клода Романо — своеобразное введение в его философию, которую сам автор называет «феноменологией события».
Книга Ирины Глущенко представляет собой культурологическое расследование. Автор приглашает читателя проверить наличие параллельных мотивов в трех произведениях, на первый взгляд не подлежащих сравнению: «Судьба барабанщика» Аркадия Гайдара (1938), «Дар» Владимира Набокова (1937) и «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова (1938). Выявление скрытой общности в книгах красного командира Гражданской войны, аристократа-эмигранта и бывшего врача в белогвардейской армии позволяет уловить дух времени конца 1930-х годов.
Книга посвящена конструированию новой модели реальности, в основе которой лежит понятие нарративной онтологии. Это понятие подразумевает, что представления об истинном и ложном не играют основополагающей роли в жизни человека.Простые высказывания в пропозициональной логике могут быть истинными и ложными. Но содержание пропозициональной установки (например, «Я говорю, что…», «Я полагаю, что…» и т. д.), в соответствии с правилом Г. Фреге, не имеет истинностного значения. Таким образом, во фразе «Я говорю, что идет дождь» истинностным значением будет обладать только часть «Я говорю…».Отсюда первый закон нарративной онтологии: мы можем быть уверены только в том факте, что мы что-то говорим.
Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня».
Взаимоотношения человека и природы не так давно стали темой исследований профессиональных историков. Для современного специалиста экологическая история (environmental history) ассоциируется прежде всего с американской наукой. Тем интереснее представить читателю книгу «Природа и власть» Йоахима Радкау, профессора Билефельдского университета, впервые изданную на немецком языке в 2000 г. Это первая попытка немецкоговорящего автора интерпретировать всемирную историю окружающей среды. Й. Радкау в своей книге путешествует по самым разным эпохам и ландшафтам – от «водных республик» Венеции и Голландии до рисоводческих террас Китая и Бали, встречается с самыми разными фигурами – от первобытных охотников до современных специалистов по помощи странам третьего мира.