Философия и событие. Беседы с кратким введением в философию Алена Бадью - [35]

Короче говоря, понятие форсинга на онтологическом уровне и понятие совместимости на уровне феноменологическом уже относятся к отношению между истиной и ситуацией, в которой действует истина. В третьем томе, если у меня действительно хватит смелости его написать, все это будет систематизировано. В нем будут представлены разные типы истины, чтобы спросить: что происходит, когда весь мир рассматривается с точки зрения истины? Что происходит онтологически, когда мы принимаем точку зрения родовых множественностей на обычные, произвольные множественности, из которых на онтологическом уровне сложена ситуация?

Если вернуться к Вашему исходному вопросу о радости, я могу сказать, что буду заниматься отдельными аффектами, которые на индивидуальном уровне указывают на процесс включения. Что такое любовное счастье? Что такое эстетическое удовольствие? Что такое политический энтузиазм? Что такое научная радость – или блаженство? В «Имманентности истин» радость будет систематически изучаться, как и три других аффекта.

– Из каких основных частей будет состоять эта книга?

– Вначале я собираюсь более точно и технично проработать ту проблему, которую я только что вкратце обрисовал. Затем я планирую вторую часть, в которой будут рассматриваться общие протоколы, обозначающие отношения к миру на основе точки зрения истин. Затем будет общая теория индивидуального включения и аффектов, которые обозначают его. Здесь будет поставлен вопрос: что такое прояснение мира с точки зрения истин? Что такое препятствие? Что такое победа, провал или творение? В третьей части будут последовательно рассмотрены процедуры истины и будет предложена систематическая теория искусства, науки, любви и политики. Такой теории, даже если ее наброски есть в разных частях моих работ, пока не существует. Вот так выглядит идеальный план «Имманентности истин», которой еще нет…

– Предлагаете ли Вы тем самым объединить четыре условия философии? Чем могло бы быть их единство?

– Я собираюсь предложить теорию того, что есть общего у этих процедур, и их потенциально возможного единства. Это как раз тема второй части. В ней снова будет рассмотрена теория истин, но на этот раз уже с точки зрения самих истин. То есть надо спросить, что их отождествляет друг с другом в них самих, а не о том, что отличает их от анонимного бытия или объектов мира. Но надо будет и развить мое вопрошание о философии. Вы знаете, что в «Манифесте философии» я определяю ее как то, что создает место совозможности[14], место сосуществования для четырех условий. Остается выяснить, не опирается ли философия кроме того и на фигуру жизни, которая бы объединяла эти процедуры. Это вопрос, который мне часто задают, и я намерен подойти к нему в лоб.

Это, в определенном смысле, означает, что надо спросить себя: что такое полная жизнь? Я говорю не только об истинной жизни. Последний вопрос я, кстати говоря, рассматриваю в конце «Логик миров». Что такое истинная жизнь, о которой Рембо говорит, что ее нет, но я утверждаю, что она может быть? Это жизнь под знаком Идеи, то есть жизнь под знаком действительного включения. Другой вопрос – близкий, но другой: есть ли Идея идей, то есть Идея полной жизни? Так мы возвращаемся к задачам античной мудрости. Мы обнаруживаем это изначальное стремление к жизни, отмеченной не только Идеей и истиной, но и идеей завершенной жизни, жизни, в которой в плане истины было бы испытано все, что только возможно.

– Можно ли тогда говорить о философском субъекте или о субъекте философии? Может ли он быть центром, возможно отсутствующим, четырех условий?

– Центр этих четырех условий – это сама философия, а не философский субъект, существование которого сомнительно. Но вопрос, который Вы ставите, также будет постоянно присутствовать в этом третьем томе. Я всегда выступал против тезиса, будто философия является такой же процедурой истины, как и все другие. Она не может быть как другие, поскольку она зависит от их существования, тогда как ни искусство, ни наука, ни любовь, ни политика не зависят от существования философии. Очевидно поэтому, что философия отделена от четырех процедур истины. Однако вопрос о том, можно ли все-таки указать на место философского субъекта, открыт. Если есть философский субъект, о чем идет речь? Что значит иметь доступ к философии? Что значит быть в философии? Конечно, не существует философского включения в том смысле, в каком оно есть у политического активиста, художника, ученого или влюбленного. И, однако же, в философии мы получаем доступ не к чему-то вообще, а к последовательной мысли. То есть вопрос остается открытым: если предположить существование субъекта философии, каково его место? Является ли он, как Вы говорите, отсутствующим центром? Ясно, что философия предлагает общую доктрину того, чем является субъект истины. Но как мы подхватываем это философское предложение, как питаемся им? В чем именно новизна возврата к процедурам истины, обеспеченная философией? Как, наконец, она может открыть дорогу к истинной жизни или к полной жизни? Такие вопросы я буду ставить. Очевидно, что мой подход к таким вопросам всегда был не совсем четким. Я стою перед еще не решенной проблемой. Если моя философия систематична, это не значит, что она претендует на то, что решила все проблемы!