Филарет Московский - [20]

И, как всегда, именно мы, русские, делали все возможное для избежания войны. Даже узнав о вторжении и страшно негодуя на коварство Бонапарта, Александр I тотчас пишет Наполеону письмо: «Государь брат мой, вчера я узнал, что, несмотря на добросовестность, с которой я выполнял мои обязательства по отношению к Вашему Величеству, Ваши войска перешли границы России». Оговорив все разногласия и способы их устранения, Александр заканчивает письмо такими словами: «Если в намерения Вашего Величества не входит проливать кровь наших народов (…) и если Вы согласны вывести свои войска с русской территории, я буду считать, что все происшедшее не имело места и достижение договоренности между нами будет еще возможно. В противном случае Ваше Величество вынудите меня видеть в Вас лишь врага, чьи действия ничем не вызваны с моей стороны. От Вашего Величества зависит избавить человечество от бедствий новой войны».

Но Наполеону не было никакого дела до бедствий человечества, он привык в изобилии проливать кровь, и наш царь прекрасно понимал это. В день начала войны он находился в Вильне (нынешний Вильнюс), а армии Наполеона перешли через Неман в окрестностях Ковно (нынешний Каунас). Между русским и французским императорами лежало расстояние менее чем в 100 верст.

Вторгшиеся в пределы России войска по тем временам имели небывалую численность и не случайно были названы «Великой армией». Свыше шестисот тысяч человек и около полутора тысяч орудий. Собственно французов в «Великой армии» было менее половины. Свыше 50 процентов наполеоновских войск составляли поляки, итальянцы, немцы, австрийцы, голландцы, швейцарцы и далее понемногу — представители самых разных народов Европы. Таким образом, без всякого сомнения, эту войну можно называть не только Отечественной войной 1812 года, но и европейско-русской.

Отправив письмо Наполеону, Александр тотчас направляет «Приказ по Русской армии» — документ, исполненный благородного негодования и уверенности в том, что Господь не оставит Россию и победа будет за нами. Завершали его возвышенные слова: «Французский император нападением на войска наши при Ковно открыл первый войну. И так, видя его никакими средствами непреклонного к миру, не остается нам ничего иного, как, призвав на помощь Свидетеля и Защитника Правды, всемогущего Творца небес, поставить силы наши противу сил неприятельских. Не нужно мне напоминать вождям, полководцам и воинам нашим о их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, отечество и свободу. Я с вами. На начинающего — Бог».

Нужно было свершиться столь устрашающему вторжению, чтобы взоры русского царя обратились ко Господу. Царя, который доселе не заглядывал в Евангелие. Воистину, гром не грянет, мужик не перекрестится!

О том, что Александр впервые стал заглядывать в Евангелие только в 1812 году, написано немало. И, вероятнее всего, это так и есть. Его духовником с юных лет являлся протопоп Андрей Самборский, о котором говорили, что он более агроном, чем богослов, и более англичанин, чем православный священник. Слово Божье он преподавал не по Евангелию, а по краткому катехизису, составленному для народных школ. В молодости Самборский много прожил в Англии, женат был на англичанке, обращенной им же самим в православие. Он, кстати, преподавал детям Павла I не только Закон Божий, но и английский язык. По особому разрешению государя отец Андрей брил усы и бороду, чем, естественно, сильно отличался от остальных русских священников. Но вряд ли стоит говорить, что он был причиной юношеского безбожия Александра. Напротив, скорее нужно предположить, что отец Андрей, человек добросердечный и честный, мягко и ненавязчиво заложил в душу своего августейшего воспитанника то зерно веры, которое разовьется позднее, уже под благодатными лучами Филарета.

Война с Наполеоном для нас стала отступательной, и это сильно огорчало русского императора. Успех сопутствовал нашим армиям лишь в арьергардных боях, и «слава Богу!» наши генералы произносили пока лишь в тех случаях, когда удавалось благополучно отойти. 7 июля император Александр Павлович, оставив армию Барклаю, выехал в Москву. Вероятно, именно в эти дни, потрясенный тем, как мощно наступают враги, он взял в руки изданный на французском языке Новый Завет, предложенный ему для прочтения обер-прокурором Голицыным, старинным другом детства Сашкой.

«Вольнодумец, равнодушный к религии, Александр впервые прочитал Евангелие в 1812 году и был поражен необычайностью этой книги. Он был тогда не одинок в этом своем увлечении Новым Заветом. В этой книге для него и для многих его современников звучал какой-то призывный голос, таинственный и внушительный. Официальная церковь не внушала Александру почтения к своей деятельности. Он видел в архиереях, украшенных лентами и орденами, ревнителей все той же пышной государственности, которая досталась ему как наследие екатерининской империи. Александр и без архиереев задыхался в этом торжественном великолепии. Другой церкви он не замечал. Он не интересовался тем, как она существовала в течение двух тысячелетий. Он слышал, что были христианские апологеты, мученики, отцы церкви… Но всех этих святых заслоняли императоры и патриархи монументальной Византийской империи. Эта огромная и тяжелая декорация не нравилась Александру, утомленному мировой политикой, в коей пришлось ему играть такую ответственную роль. Ему не удалось осуществить своей давней мечты — уединиться в качестве простого гражданина где-нибудь на берегах Рейна. Но он еще не утратил надежды освободиться когда-нибудь от мучительной сложности истории. Ему хотелось сложность заменить глубиной. И вот в этой неожиданно обретенной им книге Александр нашел желанную глубину. И вместе с тем как проста эта книга! Зачем ее читать нараспев среди золота и мрамора соборов? Не лучше ли забыть об официальных истолкователях книги? Не лучше ли самому приникнуть к этому простому повествованию о жизни прекрасного галилеянина и его учеников, этих добрых рыбаков, которые, вовсе не интересуясь кесарем, жили на берегу Тивериадского озера? Вместе с тем как загадочны и мудры изречения, записанные в этой книге».