Федька с бывшей Воздвиженки - [26]

— Это я нашел, — сказал Колька, стоявший сзади Сережки. — На помойке у школы. Принес, а Александр заклеил и повесил, здорово нарисовано...

— Заладил, — сказал Сережка, — Александр, Александр.

Значит, никому не нужна была его мазня, кроме Сашки. А ведь Анна Васильевна похвалила его. Что же тогда получается — Анна Васильевна врала?

Сережка взглянул в окно и увидел Сашку. Он нес под мышкой буханку хлеба.

— Сашка идет, — сказал Сережка.

Катька и Колька побежали к дверям. Сережка пошел за ними. Он услышал, как стучит по лестнице костыль. Все ближе и ближе. Все ближе и ближе. У самой двери стук замолк.

Сашка увидел Сережку, отдал Кольке буханку, потрепал Катьку по щеке, взъерошил ей волосы и сказал:

— Здоро́во.

— Здравствуй, — ответил Сережка и протянул руку. Сашка отвернулся к вешалке, снял шинель, повесил ее и пригладил чуб.

— Проходи, гостем будешь, — сказал он Сережке.

Они сели на табуретки. Катька тут же забралась Сашке на руки, стала чертить пальцем по клеенке и приговаривать:

— Солока-воловка, касу валила, детисек колмила...

— Зачем пожаловал? — спросил Сашка, глядя на Катькин палец.

— Просто решил зайти, — ответил Сережка.

— Конечно. Никогда не заходил, а тут вдруг надумал. Что так?

Джек положил морду на Сережкины колени и поводил глазами то в сторону Сашки, то в сторону Сережки.

— Герка Вовку Миронова избил, — ни с того ни сего сказал Сережка. — Всю морду в кровь.

— Ну и что? — Сашка нисколько не удивился. — Для этого и приперся сюда?

— Максима Максимыча на комиссии осматривали, — совсем тихо произнес Сережка. Он нахмурился. — На фронт не пустили. Вот... — Сережка замолчал.

— Санька, — сказал Колька, — а я ему картину ту показал.

— Ну и зря, — ответил Сашка.

— Как это зря! — взорвался Сережка и вскочил с табуретки: — Это же мой рисунок!

— Ах, твой? — Сашка поставил Катьку на пол, исчез за занавесками, вернулся и бросил рисунок на стол. — Так бери его. Я думал, ты первым ко мне придешь. А ты пришел самым последним. Забирай рисунок и сматывайся. Не задерживаю.

— Ну ладно. — Сережка побледнел, повернулся и пошел к выходу.

— А ты думал, — крикнул вслед Сашка, — я тебе спасибо скажу?..

Сережка уже не видел, как Сашка снова повесил рисунок на стену. Стоя на площадке трамвая, он ругал себя за то, что пришел к Сашке. За то, что растерялся и не знал, как себя держать. Ему сначала казалось, что Сашка встретит его если и не с распростертыми объятиями, то по крайней мере обрадуется. А вышло совсем наоборот.

Сережка сошел у Кутузовки и поглядел в сторону фабрики-кухни. Сгорбленный старик стоял на том же месте и держал в руке кепку.

Подумав, Сережка направился к фабрике-кухне. Он подошел к старику и сказал:

— Здравствуйте.

— Ну здорово, коли не шутишь, — мягкая улыбка осветила лицо старика.

— Скажите, пожалуйста, у вас есть родные?

— Как же, сын имеется.

— Почему же он вам не помогает?

Старик опять улыбнулся:

— Сын-то меня из дому выгнал.

— Как выгнал? — растерялся Сережка. Он никогда не мог предположить, чтобы сын выгнал из дому отца. Ему первый раз пришлось столкнуться с таким, и слова старика огорошили его.

— Так и выгнал. — Старик погладил седую бороду. — На пенсию мне не прожить. Еще сестра еле ноги волочит. Ее нужно кормить. Да свет не без добрых людей. Вот мне и помогают. — Старик сунул руку в кепку и захватил горсть монет. Потом разжал дрожавшую ладонь, и монеты с легким звоном упали снова в кепку. Старик продолжал улыбаться.

Сережка опешил: у старика положение еще хуже, чем у него, Сережки, — ведь сын-то подлецом оказался, а он улыбался.

— Он вам совсем-совсем не помогает? — спросил Сережка.

— У него своих забот хватает. Я-то уже старый, никому не нужен, кроме сестры. Был нужен... Внуку. Да сын встречаться с ним не велел. Я его, дескать, не тому учу, чему надо. Научит он, многогрешный, как людей обманывать. Вот и жалею внучка, что хлеб ворованный приучается есть...

— Так надо пойти и заявить на вора, — сказал Сережка.

— На сына-то? — Старик вздохнул и покачал головой. — Где ж это видано такое? Говорил ему: побойся бога. А он одно долдонит: я теперь атеистом заделался, и мне бог не страшен. Мне, мол, только ревизия страшна.

— Вы бы пожаловались, что он вам не помогает. — Сережка чувствовал, что советы его беспомощны, но не видел выхода для старика, кроме просьб о помощи да жалоб.

— Пожаловаться? — Старик усмехнулся. — Нешто на самого себя, что такого сына вырастил? Семьдесят пятый годок пошел мне. Некуда жаловаться, милок.

— Есть куда! — вдруг уверенно ответил Сережка, хотя еще и не знал, к кому он пойдет просить за деда. Но что пойдет, Сережка был твердо уверен.

— Спасибо на добром слове. — Старик выгреб мелочь из кепки, пересыпал ее в карман пальто и надел кепку.

— А где вы живете?

— У завода «Красная труба». У сестрицы.

— А как вас зовут?

— Егор Алексеичем. Миронов моя фамилия.

— Миронов?! — Сережка присвистнул. — А вашего внука не Вовкой зовут?

— Откель ты знаешь Вовку-то?

— Учимся вместе.

— Вот катавасия приключилась. — Старик причмокнул. — Вот что, милок: про то, что я побираюсь, ни-ни. Понял? А то как бы чего из-за меня у Вовки не вышло в школе. Ты, милок, понял? Христом-богом прошу, не выдавай Вовку-то...