Федька с бывшей Воздвиженки - [18]

— Когда я был маленьким, — сказал Федька и повернулся на стуле вокруг оси, — тетя Сима тоже дала мне к чаю «Коровку». Я съел, а она мне говорит: «Сейчас у тебя в животе корова замычит». И правда, у меня в животе что-то заурчало. Я испугался и заревел.

Федька подошел к книжной полке и достал «Приключения Мюнхгаузена». Он любил рассматривать картинки в этой книге.

— А у нас тоже Мюнхгаузен в классе объявился, — сказал Федька. — Все время говорил, что партизанил во время войны, ногу ему оторвало, сегодня мы узнали, что все это брехня.

— А зачем он врал? — Идочка убрала со стола стаканы и смела крошки от печенья на бумажку.

— Не знаю. Наверное, думал быть не таким, как все. И Сережку обманул... — Федьке хотелось рассказать, что и он обманулся в своем лучшем друге, что вовсе они с Сережкой не друзья, потому что Сережке наплевать на него, Федьу. Но он промолчал.

— Он с мамой живет?

— Мать у него в больнице с аппендицитом. И еще у него братишка с сестренкой. Военрук сказал, чтобы я со своей мамой поговорил, чтобы их к ней в детский сад записать.

— Я бы простила его.

— Простила?! — Федька вскочил со стула.

— Ему, наверное, плохо живется. Конечно, обманывать плохо, но я бы его простила.

— А кому хорошо живется? Только таким, как Вовка Миронов. Обжираются, отовариваются каждый день...

Вообще, может, и он простил бы Сашку. Разве это жизнь — ни на коньках, ни на лыжах не покатаешься. Да еще с сестренкой и братишкой возиться, сопли вытирать им, готовить. В магазин ходить. Тут завидовать нечему. Впрочем, Федьке давно хотелось, чтобы у него вдруг появился старший брат. Брат никогда бы не обманывал его, и они дружили бы с ним так, как никто в мире не дружил. И брат обязательно купил бы ему педальную машину, когда Федька еще в первый класс ходил. И велосипед двухколесный.

Федька решил перевести разговор на другую тему и спросил Идочку:

— А ты знаешь, что ваше корыто пробило куском асфальта?

Идочка кивнула головой.

— Маме надо достать другое, — сказал Федька. — А где его достанешь?

У парадной двери прозвонил звонок.

— Ма, ты чего так рано? — спросил Федька, плетясь по коридору за Ириной Михайловной. Он хотел поиграть с Идочкой в жмурки, но мать ответила, что ей надо спешить за корытом.

— Тетя Оля сказала, что его может продать ее знакомая. Пойдем, я тебе разогрею обед...

Федька наспех проглотил картофельный суп и морковные котлеты. Ирина Михайловна сидела на кушетке и довязывала свою голубую шапку. — А где живет тети Олина знакомая? — спросил Федька.

— На улице Воровского.

— Может, я помогу нести?

— Лучше сходи за хлебом и подсолнечным маслом.

— Ну вот, опять в магазин, — прохныкал Федька.

— Перестань, Федька. В школе спрашивали?

— Не-е, — ответил Федька. — Сережку спрашивали по истории. «Отлично» отхватил. Ма, он даст мне почитать Александра Грина. Ты читала?

— Читала, — ответила Ирина Михайловна.

— Интересно?

— Как тебе сказать? Боюсь, ты всего там не поймешь. А ты знаешь, — мать улыбнулась, — я ведь однажды встретилась с ним. Давно только это было…

— Где? — удивился Федька.

— Здесь, у нас в коридоре.

— Ну да?! — Федьке показалось невероятным, что настоящий писатель может запросто прийти к ним в коридор. Это было, кажется, в тридцатом году. Мы с твоим папой только-только приехали в Москву. Тогда ходили слухи, что в городе орудует шайка воров…

— Вроде «Черной кошки».

— Наверное. Я перебирала у фонаря старое белье. Вдруг слышу за спиною чьи-то шаги. Оборачиваюсь и вижу — склонился надо мною высоченный дядька в пальто. Ноги расставил, как грузчик. У меня сердце в пятки ушло. Ну, думаю, сейчас меня топором по затылку ударит. «Вам кого?» — спрашиваю. «Мне Славутиных хотелось бы повидать», — отвечает. (Семья Славутиных эвакуировалась из Москвы и до пор еще не вернулась. Дверь их комнаты была опечатана. Федька нашел как-то старую книгу со стихами, где на первой странице было написано — «Ученице V класса Вятской Мариинской женской гимназии Славутиной Марии Гавриловне Октября 11 дня 1909 года».) А Славутиных дома не было. А вы кто, спрашиваю. «Я Александр Грин». Была я молодой и глупой и еще не читала его книг. Только через два года, когда узнала, что он умер, прочла «Алые паруса» и «Бегущую по волнам». Он остался Славутиных на два дня. Два дня лежал и кашлял. И пил...

— Что пил? — спросил Федька.

— Лекарство. Да не помогало оно. А потом уехал к себе в Крым. Очень хорошо помню его глаза — глубокие и печальные. И веки — воспаленные, красные...

— Счастливая ты, — вздохнул Федька. — И почему ты в школу не вернулась?

— А почему тетя Оля пошла на завод не кладовщицей, а к станку?

— Так это тетя Оля.

— Помнишь, как мы жили в Ильинском, куда эвакуировали ребят, которые учились в моем классе? Ведь школу закрыли, и мне пришлось пойти в детский сад. Через годик-другой переберусь в свою школу. Только трудно будет — привыкла к детсадовским девчатам.

— Ма, тут у нас Сашка, — начал было Федька, но остановился. Если Сашка обманул всех, стоит ли просить мать, чтобы Кольку и Катьку устроили в ее детский сад.

— Что Сашка? — спросила Ирина Михайловна.

— Да у него мать положили в больницу, а у него еще брат с сестренкой. Их в детский сад нужно устроить.