Фарт - [92]
Она придвинула для Подпаловой стул, с любопытством оглядывая ее. Зинаида Сергеевна была в легком, изящном чесучовом костюме, и Вера Михайловна подумала: «Какая приятная, достойная дама». Ей было известно, что Зинаида Сергеевна бывшая актриса и что она, наперекор мужу, хочет переселиться в Косьву. Вере Михайловне было очень интересно, зачем пришла Подпалова. Любопытство пересилило дурное настроение Соколовской, и она со старательной вежливостью проговорила:
— Я слышала, вы совсем к нам?
— Да, — ответила Зинаида Сергеевна, — совсем.
— Летом здесь чудесно, почти как на курорте. Правда, зимой — тоже почти как на курорте — смертная тоска.
И Вера Михайловна кисло усмехнулась.
— Зимой, конечно, — сказала Зинаида Сергеевна, садясь и чувствуя, что сейчас станет не о чем говорить.
Вера Михайловна подошла к туалетному столику возле окна, поправила волосы. Затем вернулась на прежнее место и села.
— А как же теперь ваша квартира в Москве? — спросила она.
— Но нелепо же из-за квартиры портить себе жизнь?
— Да, конечно, но все-таки квартира в Москве — это большое преимущество.
— А-а! — с досадой отмахнулась Зинаида Сергеевна. Эту тему, при всем желании поддержать разговор, обсуждать ей не хотелось. О чем же говорить? Она посмотрела на заставленный посудой стол и задержала взгляд на чашке. Широкая, с густым синим рисунком, она стояла перевернутая после мытья. Зинаида Сергеевна взяла ее, протянув руку. — Какая чудесная чашечка! Давно купили? — поинтересовалась она.
— Месяца два назад. Я была в Москве. Ну да, в июле.
Вере Михайловне понравилось, что Подпалова похвалила ее вкус. Она поднялась и достала из буфета молочник от другого сервиза — оранжевый, с красными кружками. Формой он напоминал пингвина.
— А вот посмотрите какой, — сказала она.
Зинаида Сергеевна схватила молочник.
— Ах, очаровательный! Знаете, это моя слабость. Очаровательный молочничек. Рисунок, форма! Где вы это все раздобыли? В комиссионном?
— Как вам не стыдно, москвичка! — с деланным возмущением сказала Вера Михайловна. — В ГУМе! Там иногда бывает прекрасная посуда. И очень дешево. Знаете, сколько я заплатила за две чашки и за молочничек? Двенадцать с чем-то.
Тема была найдена. Женщины заговорили о посуде, потом о «страшно» дешевых мехах, потом о пластмассовых пуговицах. Они понравились друг другу. Зинаида Сергеевна нашла, что Соколовская славная женщина, и еще больше уверилась в своем мнении, что ее чем-нибудь обидели. А Вера Михайловна прониклась убеждением, что столичную женщину сразу можно отличить по широте кругозора, по вкусу, который она проявляет, и вообще по тому, что с ней легко и приятно говорить.
Они перешли на диван. Вера Михайловна поджала под себя голые ноги в домашних туфельках, отороченных мехом, откинула голову на спинку дивана и стала вспоминать о том, как она проводила время в Москве: о Театре народного творчества, о Центральном парке культуры и отдыха, о Клязьме, где она кутила со знакомыми два дня. Зинаида Сергеевна слушала ее и удивлялась, что в Москве так интересно, так весело. Она не бывала ни в Театре народного творчества, ни в Центральном парке культуры и отдыха, ни на Клязьме. Ей было немного грустно, что, живя в Москве, она ничего этого не знала. Но и болтая так, она не забывала о цели своего визита. Спасительная идея пришла ей в голову.
— Вы должны меня выручить, Вера Михайловна, — сказала она.
Вера Михайловна насторожилась: наконец-то выяснится, зачем пришла Подпалова.
— Я вас слушаю, — сказала Вера Михайловна, придавая своему голосу не любопытство, а участие.
— Я попала в безвыходное положение. Организуется концерт, и меня уговорили участвовать. Я сперва очень отказывалась — я давно бросила сцену, но меня все-таки уговорили. Концерт — самодеятельный, простой. Неловко было отказаться. И вот — беда с репертуаром. У меня все такое старье — выступать стыдно. А здесь, в Косьве, ну ничего нельзя достать.
Скрыть разочарование Вера Михайловна не сумела. Она наморщила лоб, опустила на пол ноги и сказала скучным голосом:
— Попробуйте в библиотеке.
— Пробовала. Турнаеву просила помочь. Ничего не выходит. Может, у вас есть что-нибудь подходящее, Вера Михайловна? Или, может, посоветуете что-нибудь? Безвыходное положение.
— Ну, уж безвыходное! Прочитайте, что есть…
— Ничего нельзя придумать?
Идя сюда, Подпалова не рассчитывала, что Вера Михайловна поможет ей. Теперь она цеплялась за эту тему, потому что знала: когда иссякнет она, придется говорить о настоящем деле. Это было лицемерие, маленькое лицемерие, но оно оправдывалось тем высоким побуждением, которое привело ее сюда.
— Право, не знаю, как вам помочь, — повторила Вера Михайловна.
Подпалова сидела боком и с надеждой смотрела на нее. Вера Михайловна смягчилась. В конце концов, ее не касается, для какого концерта нужен Подпаловой репертуар. Подпалова, незнакомая ей женщина, просит о помощи. Что же, ей можно помочь.
— Подождите, — сказала Вера Михайловна любезно и пошла в кабинет Ивана Ивановича.
— Неужели что-нибудь есть? — крикнула вдогонку Зинаида Сергеевна.
— Посмотрю сейчас, — отозвалась Соколовская.
Она зашуршала в кабинете бумагой, потом заскрипела дверца шкафа, с грохотом упала на пол тяжелая книга. Зинаида Сергеевна встала и вошла в кабинет Вера Михайловна сидела на корточках перед раскрытым книжным шкафом и перебирала книги на нижней полке. На полу вверх коленкоровым переплетом лежал пыльный толстый прейскурант черных металлов.
В книге А. Письменного (1909—1971) «Рукотворное море» собраны произведения писателя, отражающие дух времени начиная с первых пятилеток и до послевоенных лет. В центре внимания писателя — человеческие отношения, возмужание и становление героя в трудовых или военных буднях.
В этой книге известного советского прозаика Александра Письменного, скончавшегося четыре года назад, произведения, созданные как в годы первых пятилеток (рассказы «Буровая на море», «На старом заводе», «Повесть о медной руде»), так и в годы Великой Отечественной войны: «Была война», «Ничего особенного не случилось» и др.Книга воспитывает в молодом поколении гордость за дело, совершенное старшим поколением.Автор предисловия писатель Виталий Василевский.
Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».