Фарт - [90]

— Ну как, подсчитали? — спросил его Соколовский.

— Как будто подсчитал.

— И что же?

— А думаю, надо попробовать.

— Пойдет?

— А надо думать, пойдет.

— Ну как? — спросил тогда Соколовский Подпалова.

— Давайте, что же! — сказал Подпалов. — С богом, как говорится.

Севастьянов закончил наварку пода, и оба сталевара приступили к завалке.

Соколовский, Муравьев и Подпалов, все, кто был свободен в эту минуту, столпились на завалочной площадке. Машинист набил свою трубочку из бархатного кисета, вышитого стеклярусом, закурил и не торопясь, но с удивительной методичностью начал сажать мульду за мульдой в завалочные окна обеих печей. И Севастьянов и Шандорин, перенявший его метод, оба молчаливые и суровые в работе, не отходили от печей, указывая машинисту, в каком месте пода опрокидывать шихту — левей, правей, ближе, глубже…

Скрапный двор бесперебойно подавал вагонетки с мульдами, подтягивая их на место, откуда завалочная машина брала мульды своим хоботом. Мерно стучали моторы машины. Гудели форсунки в печах.

А машинист покойно сидел в своем гнезде, пыхтел трубочкой и всаживал в печь одну мульду за другой, равномерно и точно в указанное место, словно штамповал какие-нибудь болтики на гидравлическом прессе.

Вскоре Соколовский ушел в конторку — нужно было просмотреть бумаги. Подпалов отправился к себе в кабинет, попросив сообщить ему, когда начнут выпускать металл. Муравьев заглянул на скрапный двор. Заведующий сдержал свое обещание: шихта подавалась своевременно. И странно, это делалось без спешки и без суеты, точно скрапный двор работал так со дня своего существования.

И в литейной канаве спокойно шла установка изложниц на поддоны, и тоже никто особенно не спешил, не волновался. Крикливый паровозик транспортного отдела вытаскивал из литейного пролета последние, еще дымящиеся болванки, и нигде, ни на одном участке не было видно, что сегодня особенный день — день двойной нагрузки, рекордного времени плавки, стахановских съемов стали.

Муравьев зашел в конторку поделиться своими впечатлениями с Соколовским. Иван Иванович, поставив локти на стол и сжав ладонями голову, сидел над бумагами, но не читал их.

Муравьев подозрительно посмотрел на Соколовского. «Что с ним?» — подумал он. Последнее время он чувствовал холодность Ивана Ивановича и боялся объяснить ее тем, что Соколовский что-нибудь знает. «Наверно, просто устал», — решил он.

— Вы бы вышли посмотреть, Иван Иванович. Работают, как в демонстрационном зале Оргметалла. Трудно поверить, что на двух печах идет завалка.

Соколовский отнял руки и непонимающе посмотрел на Муравьева.

— Да, ничего работают, — вяло сказал он и устало потер глаза.

— Не пойти ли вам отдохнуть? — предложил Муравьев. — К выпуску металла вернетесь.

Соколовский подумал: «А все-таки трудно забыть о том, что произошло. Какое дурацкое, ложное положение. Нужно забыть о случившемся. Мы на работе, на работе, на работе. Нужно до конца преодолеть в себе неприязнь к Муравьеву. Он хороший, знающий инженер. Это — главное… Почему же я не могу простить? Вот не представлял себе, что я окажусь таким ревнивцем… Может, сказать ему, что я все знаю?..» Зазвонил телефон, он подошел к аппарату и снял трубку.

— Да, — сказал он. — Ты, Веруся? Что скажешь? Что? Да не может быть! Что же ты там делаешь, в завкоме? Ну, как хочешь, не говори. Да, у нас все благополучно. Поздравлять нас пока рано. Что? С чем же тебя поздравить? Как же я могу поздравлять, не зная, с чем? Ну, хорошо, поздравляю в кредит. Да, да, домой приду вовремя.

Он положил трубку, дал отбой, покрутив ручку индуктора.

— Что случилось? — спросил Муравьев.

— Понятия не имею. Просит, чтобы я ее поздравил, а с чем — не говорит. Как с канавой? Не зашиваются?

— Пойдемте посмотрим, — вставая, предложил Муравьев.

Соколовский тоже поднялся, но в конторку вошел Лукин.

Муравьев отправился один, посмотрел, что делается на канаве, и вскоре вернулся.

Соколовский сидел на табуретке, Лукин стоял, прислонившись к столу.

— Новость-то вы знаете какая? — спросил Соколовский Муравьева, когда тот вернулся. — Вера Михайловна почему звонила из завкома? Семейное событие, Константин Дмитриевич. Вера Михайловна вступила в бодрые ряды женщин-общественниц!..

— Ну, бросьте! — сказал Муравьев.

— А что думаете? Так оно и есть.

— Да, товарищ Муравьев. Событие не столько семейное, сколько общественное. «Наши жены — пушки заряжены». Думаете, они оставили затею с концертом? — сказал Лукин. — Стоило им узнать, что в новом мартене назревает производственный дуэт, как они всполошились и вдохнули новую жизнь в свою застоявшуюся самодеятельность.

— Турнаева не легко отказывается от намеченных планов, — усмехнулся Соколовский. — Концерт организован, — значит, он должен состояться. Так же как если вино налито, значит, его надо пить. Из репертуара Иннокентия Филипповича… И вот — пожалуйста. В честь наших успехов.

— Ну, а Вера Михайловна?

— И Вера Михайловна с ними. Того, как это произошло, и сам еще не знаю. И Лукин не знает. Так сказать, белое пятно на фоне мировых открытий.

Соколовский засмеялся. Видно было, что, несмотря на свое подавленное настроение или усталость, он очень доволен.