Фарсалия или поэма о гражданской войне - [85]

и последовавшую затем гражданскую войну между Цезарем и Помпеем. Однако хотя бедствия, постигшие римскую республику, ужасны,

Но, коль иного пути не нашли для прихода Нерона

Судьбы, и грозной ценой покупается царство всевышних

Вечное, и небеса подчиниться могли Громовержцу,

Только когда улеглось сраженье свирепых гигантов, —

Боги, нельзя нам роптать: оплачены этой ценою

И преступленья, и грех; и пусть на Фарсальской равнине

Кровью залиты поля и насытились маны Пунийца;

Пусть и решительный бой разразился у гибельной Мунды;

Цезарь, к несчастиям тем прибавь и осаду Мутины,

Голод Перусии, флот, у суровой Левкады погибший,

Да и с рабами войну под склонами огненной Этны, —

Все же гражданской войне мы обязаны многим: свершалось

Все это ради тебя![879]

Несмотря на всю лесть этого вступления, в котором предсказывается даже будущий апофеоз Нерона, нет основания предполагать в нем иронию, которую видит древний схолиаст[880], или считать вероятным, что прославление Нерона «было вызвано у Лукана желанием прикрыть свободолюбивые идеи, заметные уже в начале поэмы»[881]. Если отбросить напыщенность и риторичность, свойственные не только Лукану, но и вообще поэзии его времени, то его вступление окажется не менее искренним, чем слова Тацита в начале пятой главы XIII книги «Летописи» относительно декларативного выступления Нерона в Сенате. Для Лукана, так же как, очевидно, и для сенаторов, были естественны надежды на то, что молодой принцепс восстановит римское правовое государство, принципы которого были нарушены и триумвирами и предшествующими Нерону императорами, что он не будет «владыкою», или «тиранном», а пойдет по стопам Августа.

Разбирая ближайшие причины гражданской войны, Лукан не отдает предпочтения ни одному из противников, борьба между ними, гибельная для Рима, внушает ему ужас и отвращение (I, ст. 121 сл.):

Ты, о Великий Помпей[882], боишься, чтоб старых триумфов

Новый герой не затмил, и лавр побед над пиратом

В галльских боях не увял. В тебе же к походам привычка

Дух возбуждает, и ты со вторым не помиришься местом:

Цезарь не может признать кого бы то ни было первым.

Равных не терпит Помпей. В чьем оружии более права,

Ведать грешно.

Обдумывая ход исторических событий Римского государства, Лукан полагает (I, ст. 158), что

…в обществе также таились

Братской войны семена, всегда потоплявшей народы.

Военные успехи, обратившие Рим в мировую державу, развратили народ (I, ст. 171),

…которому мир и свобода

Силы крепили, храня в бездействии долгом оружье.

С одной стороны, огромная военная добыча породила богатство и роскошь, породившие, в свою очередь, изнеженность (I, ст. 164 сл.):

…едва ли приличные женам

Носят наряды мужья; героев плодящая бедность

В пренебреженьи…

С другой стороны, расширение земельных владений, сосредоточение их в руках отдельных богачей и то, что

…поля, взбороненные строгим Камиллом,

Взрытые прежде киркой и мотыкой Куриев древней,

Стали уделом иных, неведомых сельских хозяев,

привело к тому, что закалявшее римлян довольство малым, благородная бедность (paupertas, — ст. 165), сменившись непомерным богатством немногих, обратилось для большинства римлян в нищету и нужду (egestas, — ст. 173), и уже (I, ст. 173 сл.):

…на злодейства, нужды порожденье,

Смотрят легко; а мечом захватить в свои руки отчизну —

Это великая честь; и ставят мерою права

Силу; в неволе закон и решенья народных собраний,

Консулы права не чтут, и его попирают трибуны.

Выборы должностных лиц обращаются в «торг должностями», заимодавцы берут «хищный процент» и назначают «беспощадные сроки уплаты». Словом, все старинные устои римской республики поколеблены, и «война стала выгодной многим» (I, ст. 181).

Таким выводом заключает Лукан свое изложение причин, разрушивших государственное целое и приведших к гражданской войне.

Но положительной программы у Лукана нет. В своем вступлении он ни слова не говорит о мерах, какие могли бы восстановить былой республиканский строй Рима в том виде, в каком он был, по традиционному представлению, во времена Куриев и Камиллов. Лукан считает такой возврат к прошлому невозможным и мечтает лишь об одном: о водворении мира и спокойствия во всем мире. И вот к этому водворению мира поэт считает призванным Нерона, который и после своего будущего апофеоза должен заботиться о благе вселенной: «блюди равновесие мира» — обращается Лукан к Нерону (I, ст. 57),

Став посредине небес; пусть эта эфирная область

Ясной останется вся, в облаках да не скроется Цезарь.

Пусть человеческий род, оружие бросив, стремится

К общему благу в любви; и мир, по вселенной разлившись,

Да заградит навсегда железные Януса двери.

Вступление к «Фарсалии» показывает, какова была основная мысль и задача Лукана в его поэме о гражданской войне[883].

Эту войну Лукан считал критическим моментом римской истории: ею заканчивался весь период древней республики, выродившейся в тираннию «трехголового чудовища»[884]. После исторически неизбежного, с точки зрения Лукана, крушения совместного самовластия трех, а после смерти Красса — двух владык Рима (I, ст. 4 и 84—97), должна была наступить новая эра для римской державы. Лукан считает гражданскую войну, которой он посвящает свою поэму, самым мрачным событием в истории Рима, сходясь в своем мнении с современником и участником борьбы между Цезарем и Помпеем — Цицероном, который через два года после битвы при Фарсале писал: «…я скорблю, что, выступив в жизни как бы в дорогу с некоторым опозданием, я прежде окончания пути застигнут был этою ночью государства»