Фантомные боли памяти (Тифлис-Тбилиси) - [13]

Откуда он мог знать, что мама студентка? Ведь мы жили в доме № 12, а доктор — в доме № 4. Видимо, понятие «соседи» у него распространялось на всю улицу.

Сын Давида Георгиевича, Георгий Давидович Иоселиани, продолжил дело своего отца: он тоже хирург, профессор, родился и жил в доме своих предков, позже переехал в новую квартиру. Примерно в середине восьмидесятых годов я напросилась к нему в гости. На стене его просторного кабинета висело знамя последнего грузинского царя Георгия XII с изображением святого Георгия на коне. Меня тогда потрясла — как говорится, легла на сердце — фраза, сказанная Георгием Давидовичем:

— Шестнадцать лет живу здесь, а во сне вижу себя всегда на улице Чахрухадзе.

На другой стороне стоит двухэтажный дом с очень маленьким двором, где совсем мало зелени. Здесь живет известный всему городу адвокат Ениколопов. Происхождение этой фамилии разъяснил мне писатель, историк и этнограф, главный редактор журнала «Дон» Суичмезов. По-грузински эна означает «язык», а колопи — «коробка, шкатулка», отсюда энис колопи — «шкатулка языков». Оказывается, ещё во времена царя Ираклия так был назван армянин, приехавший из Персии и удививший царя знанием многих языков и своим красноречием.

Если войти в железные ворота этого дома и подняться по очень крутой металлической лестнице на второй этаж, а потом пройти по открытому балкону до конца, то можно увидеть немолодого человека, сидящего согнувшись над своим рабочим столиком. Это один из лучших тбилисских сапожников, у которого заказывала обувь моя бабушка, а теперь и мама. Мы пришли к нему с мамой и стоим в ожидании, а он — имени его не помню — долго роется в каких-то мешочках, коробках, наконец извлекает кусок чёрной кожи, больше похожей на тряпку, растягивает её обеими руками и говорит: «Очень хороший замуш, настоящий олений замуш», потом снимает мерку с маминой ноги и мы уходим. Мама объясняет, что это замша, такая мягкая кожа, из которой мастер сошьёт ей выходные туфли.

^{_{Ладо Гудиашвили. «Наш Никола» (портрет Нико Пиросмани)}}

Но вернёмся на чётную сторону улицы. В доме № 8 во времена Николоза Пиросманишвили находилась та самая лавка, принадлежавшая купцу Алугишвили, где бедный родственник помогал своему благодетелю в торговле, однако не проявил никаких коммерческих способностей. Здесь прошло детство Мориса Поцхишвили, известного поэта, тонкого лирика, автора стихов популярной песни «Дарите друг другу тюльпаны». Он учился в одном классе с внуком Алугишвили, братом Ламары, и часто бегал к нему делать вместе уроки. Однажды Морис Фомич рассказал мне, что комнатка, в которой он спал в детстве, бывшая лавчонка, была так мала, что приходилось придвигать кресло к низкому широкому подоконнику и стелить постель так, чтобы тот служил продолжением кресла. Так сооружалась каждый вечер постель для мальчика, а он тем временем рос, и вскоре его ноги стали упираться в оконную раму. Интересно, у него тоже были возрастные боли? Я не спросила об этом, а сейчас его уже нет на свете…

На следующий дом я бы тоже повесила мемориальную доску: здесь жил легендарный человек, мастер спорта по вольной борьбе Шалва Константинович Чихладзе. В 1952 году в Хельсинки, где наша страна впервые участвовала в Олимпийских играх, сорокалетний спортсмен завоевал серебряную медаль. Но это будет позже, а пока мы, дети улицы Чахрухадзе, проходя мимо этого дома, задираем головы, чтобы увидеть, как на балконе второго этажа он делает утреннюю гимнастику, поигрывая своими потрясающими мышцами. Мальчишки не могут сдержаться и в восторге восклицают: «Вах!» — ну совсем как их древнеримские сверстники, которые выражали свой восторг и удивление таким же возгласом: «Vah!» У тифлисских мальчишек есть ещё один традиционный клич: «Авоэ!» Разве не чудо, что почти так же — «Evoe!» — кричали много веков назад на празднествах в честь Вакха древние греки? Не правда ли, интересно?

В юности Чихладзе дважды ломал левую руку и почти два года не выступал.

— Вы уже не борец, — сказал ему врач, на что спортсмен ответил:

— Я ещё положу чемпиона мира!

И положил — венгра Дюлу Ковача и сильнейшего полутяжеловеса мира, шведа Карла Эрика Нильссона, последнего — меньше чем за три минуты.

Ещё с этим домом связана совершенно мистическая история. Там жил некий Миша — так звали его все, фамилии сейчас не помню, чем он занимался — тоже не знаю. Известно было, что он очень богат и почему-то таится от всяких официальных органов. Когда начался массовый отъезд евреев на историческую родину, Миша со своей многочисленной роднёй тоже собрался уезжать. Каким-то образом, видимо за большие деньги, ему удалось добиться разрешения на вывоз мебели и всей домашней утвари, на что понадобился целый контейнер. Когда этот контейнер грузили в машину, он упал и насмерть придавил хозяина. Мишу убило его же собственное добро, и в Израиль он отправился в гробу… Страшно и жалко.

* * *

«— Ну что, прочёл? — спросил Айвазов. — А теперь возьми ручку и подпиши.

— Никогда… Пусть подпишет тот, кто её сочинил, а я не буду, как хотите.

— Подпишешь, как миленький подпишешь. Если не сегодня, то завтра, завтра не захочешь — послезавтра обязательно подпишешь. Время терпит, два дня мы можем подождать. Только совершенно зря ты занимаешь такую позицию. Не советую, ей-богу, не советую. Всё равно мы возьмем с тебя всё, что нам надо, понял?