Факундо - [124]
Достойный ответ Сармьенто даст другой великий аргентинец, поэт Хосе Эрнандес, создатель эпической поэмы «Мартин Фьерро» (1872), в которой продолжат свою жизнь мечтания «Поколения Мая» и «Майской ассоциации» о равенстве и братстве... Ее главный герой — «злой гаучо» и певец, которого власти загоняют, как зверя.— это антитеза Факундо, воплощение высокой морали человека труда, благородства и мудрости народа. И Эрнандес точно скажет в одном из предисловий к «Мартину Фьерро», отвергая мистификации Сармьенто: гаучо — это «класс обездоленных», «социальный класс» и в то же время — «раса»[489], т. е. этническое единство, составившее первоначальное ядро аргентинской нации и его культуры. Сармьенто, который не мог не знать о поэме, мгновенно получившей поистине всенародное признание, в 1873 г. во время последнего крупного восстания федералистов назначил за голову Эрнандеса как одного из видных деятелей оппозиции 1000 песо...
«Мыло» и «свечи» классического просветительства история заменяла на пистолеты «военного и партийного» человека. У Сармьенто-практика, отвергавшего утопии, была своя утопия: всеобщее просвещение народа. Будучи президентом страны, он самолично обучил грамоте одного человека. Но зачем? Чтобы тот, обучившись грамоте, прочитал последнюю книгу Сармьенто, социал-дарвинистский трактат «Конфликт и гармония рас в Америке» (1883), где сказано, что гаучо, метисы, испаноамериканцы — «неполноценная» раса? С подобными теориями, весьма распространенными в Латинской Америке в конце XIX в., яростно будет спорить великий кубинец Хосе Марти во имя идеала всенародной и всеобщей гармонии «согласья на Земле»...
Все это будет потом, но эта опасная сила уже живет на страницах «Факундо», книги, запечатлевшей мощь круто и опасно разворачивающейся истории.
Замечательный портрет зрелого Сармьенто оставил писатель Поль Груссак — в нем сила борца и мудрость мыслителя, но сила не гармоничная, а как бы искореженная, деформированная и опасная. Груссак писал: «Широкоплечий и крепкий, корявый и дисгармоничный, испещренное оспой лицо — маска Сократа-воителя, глаза ясновидца и челюсти дикаря, полувеличественный, полугротескный, вызывающий в воображении одновременно и афинский портик и пещеру Циклопа,— таким он запечатлелся в моей памяти как одно из самых необычайных существ, какие только мне приходилось видеть...»[490]
Росас пал только через семь лет после выхода «Факундо», и как только Сармьенто узнал о том, что назревают решительные события, он тут же переехал в Монтевидео и в военной форме, в чине майора, который он присвоил себе сам, явился в распоряжение каудильо Уркисы, возглавившего решительное сражение против армии Росаса. Уркиса, учуявший в Сармьенто опасного соперника, признал его воинское звание, но поручил ему всего лишь редактирование военного бюллетеня. Из этой хроники событий и иных записей вскоре появилась книга Сармьенто «Кампания Великой Армии» (1852), где он признался, что впервые увидел пампу только во время этой кампании,— ведь он родился и жил в предгорьях Анд. Все его замечательные картины пампы в «Факундо» были игрой воображения, но реальность оказалась ничуть не «хуже», и «портрет» пампы, сделанный в «Кампании Великой Армии» с натуры, той самой «почвы», что порождала людей-ягуаров, как и раньше, исполнен эпической силы и поэтического вдохновения...
Конечно, Сармьенто не мог удовлетвориться журналистикой и рвался принять участие в военных действиях. В 1852 г. в сражении при Касересе он возглавил отряд пехоты и пошел впереди с развернутым знаменем. А вскоре в освобожденном Буэнос-Айресе, откуда Росас бежал в Англию, Сармьенто пером диктатора и в его собственном кабинете написал последний приказ по армии, возвещавший победу. Там же, в столичном районе Палермо, где находился дом Росаса, писателю после смерти будет поставлен мраморный памятник...
Мрамор никогда не выиграет в состязании со словом: скульптурный образ статичен, образ в слове — динамика, движение. Лучший памятник Сармьенто — его «Факундо», «биография» Аргентины у истоков ее истории и самого ее создателя. Эта биография не нуждается ни в прилизывании, ни в отделке, ни в приукрашивании: в ней все, как в жизни,— и свет и тьма, и надежды и трагедии, уроки и заветы будущему. Она неповторима, как неповторима история Аргентины, всей Испанской Америки, ее культуры, одним из главных строителей которой был Сармьенто.
«Факундо» принадлежит к разряду книг, которые основывают культуру. Ведь «за его спиной» почти ничего нет — лишь отдельные ростки, наметки, обещания, а книга Сармьенто — уже культура, и с ней так или иначе оказывается связанным все дальнейшее развитие. «Факундо» — это исток реки новой литературы, который во многом определяет течение и самый состав ее живой воды: Хосе Эрнандес, Леопольдо Лугонес, Эдуардо Мальеа, Хорхе Луис Борхес, Эсекиэль Мартинес Эстрада, Леопольдо Маречаль, Эрнесто Сабато, так называемая «поэзия танго», бурные, не утихающие до сих пор споры о путях национальной истории... Все крупнейшие имена и все основные художественно-философские искания зачастую уже косвенно, опосредованно, но так или иначе оказываются связанными с Сармьенто. Практически это относится ко всей культуре Аргентины. И не только Аргентины. Прямо или косвенно с «Факундо» связаны многие и многие крупнейшие писатели других стран Латинской Америки. Антиномия Сармьенто «варварство — цивилизация», полемически или позитивно воспринятая, уже в XIX в. послужила для многих латиноамериканских мыслителей, философов, социологов, историков, политиков основой размышлений о судьбах своих стран и континента в целом. Но ведь книга Сармьенто была также и художественным произведением, а концепция «варварство — цивилизация» стала методом эпического освоения действительности, и потому эта концепция сыграла выдающуюся роль и в художественном развитии. Ведь она дала ключ к созданию целостной эпической картины бытия, где все, вытекая одно из другого и являясь следствием и в то же время причиной, как бы соответствовало реальному единству мира. Человек, порождение этого мира, был носителем его свойств, и в конечном счете именно это было главным итогом исканий Сармьенто, открывшего эпического героя и — поскольку это был XIX в. — романного героя, который жил пока вне романного жанра.
