Факундо - [122]
Человек-ягуар, когда он становится общественным деятелем, превращает историю в масштабное продолжение своего необузданного характера, внося в нее черты неуправляемой животной стихии. Таков образ истории, творимой Факундо, предстающей развернутым во времени характером героя — порождения варварской природы. Абсолютная слиянность всех начал (расово-этнических, географических, природных, исторических, бытовых), при которой окружающая действительность, природа и общество, взаимоотражаясь, являют собой полное единство,— в этом сила и глубинная сущность книги Сармьенто. Писатель мистифицировал истоки того человеческого типа, олицетворением которого он сделал Факундо, но самый образ человека и творимой им истории обладал неопровержимой убедительностью. Мифообраз «без зазоров», как плоть, облек скелет, покрыл собой гомункулуса, выращенного в теоретической реторте. Философия превратилась в поэзию, а трактат — в эпос.
Мифологизирующий характер мышления Сармьенто был хорошо понят аргентинским писателем Э. Мартинесом Эстрадой, который заметил: «Ему необходимо, чтобы события, как и пейзажи, имели свой облик, чтобы они говорили на языке человека. Сармьенто — мифопоэт, который силы природы делает богами или демонами..»; ему свойственна «своего рода антропоморфическая манера судить о фактах экономических и культурных»[483]. И в самом деле, ведь даже в заглавии «Факундо» Сармьенто написал: «...физический облик Аргентинской Республики»! Способ художественно-интеллектуального постижения мира, созданный писателем-философом XIX в., в главном оказался сходным с методом освоения мира мифологизированным сознанием создателей «исконного» эпоса. Метод этот включает в себя целый ряд метафорических искажающих операций: образ природы отражает черты состояния общества, а само общество и человек оказываются слепком с образа природы. Таков и образ Факундо — редуцированный до человека-варвара образ дикой природы, слепок с нее, созданный в соответствии с представлениями о варварском обществе. Замкнутая цепь метафорических опосредований, повторяющих путь теоретической мысли (общественные отношения — природа — человек — общественные отношения), и создает эпический универсум, где «все происходящее пронизывается необходимостью»[484]. Правда, в центре его у Сармьенто стоит не бог, а мистифицированная причина, но ведь мистифицированная причина — это и есть бог, рок, судьба. Органическое родство философского метода Сармьенто и исконного народно-фольклорного осмысления действительности в конечном счете предопределило органичность и силу его образов.
Каково происхождение сармьентовского человека-тигра, человека-ягуара? Классическая мифология? Сфинкс? Конечно, в какой-то мере его можно рассматривать как очередной парафраз — ведь античная классика играет важную роль в стилевом и образном составе «Факундо», однако корни его в той же «почве», откуда извлек Сармьенто своего героя. Ведь, напомним, Тигром Пампы Факундо звали в народе. Генерал унитарий Хосе Мариа Пас, на которого Сармьенто делал основную ставку как на возможного победителя Росаса, писал в своих «Воспоминаниях» о том, что солдаты из его армии дезертировали, когда узнавали от местных жителей, что в отрядах Факундо есть капианго — люди-оборотни, превращающиеся в свирепых ягуаров[485]. Одним словом, прежде чем Факундо стал героем книги Сармьенто, он стал героем народного творчества, и он не остался всего лишь безжизненным гомункулусом, потому что писатель опирался на народно-коллективный эстетический опыт. Ведь если народ признал Факундо своим героем, то кто же может быть более типичным гаучо-аргентинцем?
Аргентинский историк литературы Р. Рохас писал: «В части собственно биографической жизнь Факундо Кироги, рассказанная без ссылок на документы и исторические сочинения, состоит из ряда последовательных историй устной традиции»[486]. И действительно, сам автор неоднократно обнаруживает легендарный источник своих сведений классической формулой «Рассказывают, что...». Известно, что Сармьенто специально собирал устные свидетельства, побуждал собирать их своих информаторов, и те присылали ему из Аргентины в Чили записи, воспоминания, одним словом, то, что в целом можно назвать «эпической молвой» (см. Примеч. 2 к Предуведомлению автора). Молва же с необходимостью преобразовывала, искажала образ героя в соответствии с коллективной эстетической и этической нормой, «распыленной» в народной психологии и находящей концентрированное выражение в типовых жанрах народного творчества. В Аргентине таким жанром был романс-корридо об убийствах. Один из таких романсов, посвященных Факундо, и вошел в традицию под названием «Тигр Пампы».
То, что Сармьенто прекрасно знал народное искусство, не подлежит сомнению — ведь сведения о нем, приводящиеся в «Факундо», уникальны по своей точности и полноте. Эстебан Эчеверриа выдвинул тезис о том, что для создания национальной литературы необходимо обратиться к народной песне, а Сармьенто сделал это практически. Вся II глава «Своеобразие аргентинцев и их отличительные черты», следующая за главой об особенностях географии, природы Ла-Платы и бросающая свет на дальнейшие сюжеты, построена фактически на основе представлений народа о самом себе. Центральные среди выведенных здесь Сармьенто народных типов — это «злой гаучо» и певец, сливающиеся в единый образ высшего представителя народного мира. «Злого гаучо» Сармьенто описывает согласно поэтике романса об убийствах: это не бандит, а социальный изгой, вынужденный скрываться от властей из-за того, что невольно совершил убийство. Происшедшее лежит на его совести грузом памяти — ведь это не обдуманный разбой, а «несчастье», невольный грех. Полная противоположность идее Сармьенто о том, что гаучо равнодушно убивает и равнодушно наблюдает смерть! «Злым гаучо» именует Сармьенто и самого Факундо. Конечно, идентифицировать образ народного героя и образ Факундо невозможно. Чтобы представить Факундо отталкивающей фигурой, романтическим «злодеем», Сармьенто рисует его едва ли не патологическим типом, переходя через границы романтизма в натурализм, но не подлежит сомнению, что в изначальном наброске его жизни он
Осень-зима 1822–1823 г. Франция, Англия и загробный мир.В публикации бережно сохранены (по возможности) особенности орфографии и пунктуации автора. При создании обложки использована тема Яна Брейгеля-старшего «Эней и Сивилла в аду».
Это книга о двух путешествиях сразу. В пространстве: полтысячи километров пешком по горам Италии. Такой Италии, о существовании которой не всегда подозревают и сами итальянцы. И во времени: прогулка по двум последним векам итальянской истории в поисках событий, которые часто теряются за сухими строчками учебников. Но каждое из которых при ближайшем рассмотрении похоже на маленький невымышленный трагический или комический роман с отважными героями, коварными злодеями, таинственными загадками и непредсказуемыми поворотами сюжета.
Повесть посвящена одному из ярких и замечательных событий Великой французской буржуазной революции XVIII в. — восстанию 10 августа 1792 г., когда парижские санкюлоты, члены рабочих секций, овладели штурмом Тюильри, покончив с монархией.
Приключения атаманши отдельной партизанской бригады Добровольческой армии ВСЮР Анны Белоглазовой по прозвищу «Белая бестия». По мотивам воспоминаний офицеров-добровольцев.При создании обложки использованы темы Андрея Ромасюкова и образ Белой Валькирии — баронессы Софьи Николаевны де Боде, погибшей в бою 13 марта 1918 года.
Что мы знаем об этой земле? Дикая тайга, где царствуют тигры. Оказывается нет, и здесь стояли могучие государства с прекрасными дворцами и храмами, но черный ветер из монгольских степей стер их с лица земли, оставив только сказки и легенды в которых герои живут вечно.
Леонид Рахманов — прозаик, драматург и киносценарист. Широкую известность и признание получила его пьеса «Беспокойная старость», а также киносценарий «Депутат Балтики». Здесь собраны вещи, написанные как в начале творческого пути, так и в зрелые годы. Книга раскрывает широту и разнообразие творческих интересов писателя.