Эйсид-хаус - [69]

– Я дам тебе, мудаку, ПОПРАВКУ! – прорычал Рокси.

Он поднял со снега еще один кусок шифера и метнулся к Слепаку. Обеими руками, с огромной силой и громким треском, обрушил тот ему на голову. Слепак дернулся и рухнул ничком. Рокси вытащил бумажник из кармана его пальто. Я пинком бросил в Слепаково лицо снега без всякой на то причины, просто по злобе, и мы, не говоря ни слова, помчались к подземке на Фаунтинбридж, затормозив, лишь когда Рокси вытащил купюры из бумажника Слепака и кинул пустой бумажник через стену кладбища. Мы сели на автобус номер 1, направлявшийся к Толлкроссу. Там пошли в «Типплерс», ночную распивочную.

У Слепака и вправду оказалась толстенная пачка денег.

– Наверняка башли на рождественские подарки, – весело сказал Рокси. – Ну не круто, а? Двести фунтов!

– ПОПРАВКА! – рявкнул я. – Двести семнадцать фунтов и тридцать четыре пенса, если точно.

Рокси стоял за раздел пополам, но я сказал, что мне хватит и восьмидесяти фунтов, поскольку весь риск он взял на себя.

На следующий день мы вернулись в тот же паб выпить во время ланча. К нам вскоре присоединился Большой Монкриф.

– Слышали, что случилось прошлой ночью?

– Нет, – ответили мы хором.

– Помните этого слепого парня? Ну, с которым мы пили вчера?

– Ну да, – сказал Рокси с притворной озабоченностью на лице.

– Двинул кони прошлой ночью; кровоизлияние в мозг. Бедолага умер в снегу на Далри-роуд. Его нашли под утро дорожные рабочие.

– Черт возьми! Да мы вот только прошлым вечером с ним сидели! – воскликнул Рокси.

Я слишком опешил, чтобы восхищаться его выдержкой.

– Ну что за уебство, – рычал Большой Монкриф, – безобидный чувак и все такое. И знаете, какая-то паскуда вывернула его карманы. Бедный парень валялся в снегу и умирал. А позвонили они в «скорую помощь»? Хуй они позвонили! Какой-то урод проходил мимо, да-да, и как он поступил? Вместо того чтобы вызвать «скорую помощь», обшарил его карманы и спиздил лопатник. Полиция нашла тот пустым на кладбище.

– Просто ужасно, – покачал головой Рокси. – Надеюсь, они найдут этого козла.

– Если я только доберусь до него!.. Я с ним такое сделаю!.. – бушевал Монкриф.

– Просто ужас, – робко вставил я и попробовал сменить тему: – Кто что пьет?

Бедный Слепак. Не такой уж плохой парень. Вспомнить бы его настоящее имя.

7 Транки и отсос

Сразу можно сказать, что парень подозрителен, когда он говорит: «Я должен свидеться с барыгой насчет пакета в оберточной бумаге». И что сам он как пить дать думает, что я считаю его подозрительным. Проблема в том, что я считал его подозрительным не в том смысле, в каком он о себе думал, не как большого грозного дилера и тэ дэ и тэ пэ; я считал его подозрительным, поскольку был уверен, что он мудак.

Пакет в оберточной бумаге, ну мать моя женщина. Офигеть и не встать.

Ронни наверняка тоже счел бы парня полным мудаком, если бы только хоть на минуту просох. Его зрачки были с булавочную головку, несмотря на тяжелые набрякшие веки, нависавшие над ними. Пинта отравы, стоявшая рядом нетронутой, нагрелась и выдохлась и выглядела как протухшая моча, каковой и являлась. Теперь ее уже никто не коснется.

Я продолжал успешно бойкотировать пивоварню «Скоттиш энд Ньюкасл», накачиваясь «Бекс». Этому бойкоту, который я тщетно пытался выдерживать на протяжении ряда лет, теперь способствовала стагнирующая посредственность продукции «S&N»; они катастрофически отставали от конкурентов.

Мудак отчалил, не иначе как на поиски первой в истории четвертушки эдинбургского гаша в пакете из оберточной бумаги, и я вяло помахал вслед. Когда он сказал: «Покеда, ребята», Ронни изобразил глазами и губами слабое подобие движения.

– Убился транками, Рон? – спросил я.

В ответ Ронни облокотился на стол, подпер щеку ладонью и чуть изогнул губы.

Я снова поглядел на пинту перед ним. Сектор легальных наркотиков не являл для дилеров настоящей конкуренции. Я еще сильнее возмутился тому факту, что «S&N» удалось отбиться, когда их хотели перекупить австралийцы. Помнится, это называли попыткой недружественного поглощения. Недружественного кому? Всяко не мне. И ни одна другая нация в мире уж точно не пробавлялась такими дрянными наркотиками.

Волоку Ронни в такси, немного раздосадованный тем, что мы пропустим целый час из так несуразно названного «счастливого часа»: ничего в нем счастливого, и не час, а дольше, – короче, оксюморон типа долбаного «морального большинства»[52]. В этом претенциозном гадюшнике, где токсичные химические вещества предлагали по ценам всего лишь грабительским, а не криминально вздутым, «счастливый час» был с пяти до восьми по будням. Глядя на страждущих, борющихся за внимание барменов, о счастье ты думал в последнюю очередь. Эти часы следовало переименовать в беспонтовые.

Ронни ввалился в такси на заднее сиденье, крепко приложившись лицом о стекло дверцы.

– Стокбридж, приятель! – крикнул я водителю, здраво рассудив, что, поскольку Ронни явно страдает от химического дисбаланса, немного амфетамина вернет его в состояние, близкое к адекватному.

Когда мы добрались до квартиры Вейтчи, там уже сидели Дениз и Пенман. Они все были под кайфом, нюхая кокаин. Ронни может идти нахуй. Не хватало только тратить на него кокс. Пусть лучше проспится, пока мы тусим. Вейтчи помог мне уложить его на диван, и Ронни вырубился в бессознанке. Дениз поджал губы: